сквозь шкуру и кровь до твоего слуха доносится слабое ворчание желудка. Ты становишься плотью. Срываешь одежду. Выкидываешь из башки ворох будничных мыслей.
Отец крякнул, помолчал чуток. Снова крякнул, будто разминая язык. Сделал глоток. Я подкинул в огонь новое полено. Посмотрел на стакан - с запотевшего стекла катились холодные бусинки.
– Ты уже взрослый… - заговорил он, наконец, по-фински.
Я не ответил. Подумал, что щетины у меня пока нет, правда, в последнее время характер испортился да ноги вытянулись - это были первые приметы возмужания.
– И, стало быть, иной раз задумывался… спрашивал себя…
Я недоуменно глянул на отца, на его скулах играли желваки.
– Задавал себе вопросы… о жизни… о людях… Теперь, когда ты стал взрослый, тебе пора кое-что знать…
Он сделал паузу, выпил еще, стараясь избегать моего взгляда. Ну, сейчас начнется половое воспитание, решил я. Беседа о пользе презервативов.
– Только чур, никому ни слова. Это останется между нами. Между мной и тобой.
Тут отец впервые посмотрел на меня серьезным, сосредоточенным взглядом. Я кивнул. Он снова отвернулся к огню.
– Мой отец, стало быть, твой дед, по молодости был жеребцом. Короче говоря, есть у меня два единокровных брата. Они - мои ровесники и у них тоже есть ребятня. Стало быть, здесь в Паяле у тебя пять двоюродных родственников, из них - три сестры; тебе нужно знать их, чтоб вы, не ровен час, не нагуляли уродов.
Отец назвал их по именам. Одна из сестер - симпатичная девчонка, ходила в параллельный класс.
– Теперь о другом. У нас в районе живут две семейки, которые причинили нам много зла - их ты должен возненавидеть на всю жизнь. С одними мы раздружились в тыща девятьсот двадцать девятом году после процесса о лжесвидетельстве, с другими - из-за заливных лугов: в тыща девятьсот втором один сосед оттяпал их у твоего прадеда. За обе эти обиды ты будешь мстить, как только сможешь, пока эти гады не покаются и не заплатят сполна, да еще в ножки не поклонятся.
И отец в хронологическом порядке поведал о хитросплетениях нашей вражды. О наших победах и поражениях, о подложных справках и подкупах чиновников, о рукопашных схватках, письмах с угрозами, вредительстве, шантаже, о том, как у нас увели перспективного кобеля и ножом, словно домашнему оленю, обкорнали ему уши. И нет конца козням этих безумцев, а мы, хоть и пытаемся отвечать им по мере сил, все равно плетемся далеко в хвосте. И что ужасно - при этом наши обидчики распускают о нас зловредные слухи, во сто крат преувеличивая наши скромные успехи. А потому мне нужно быть начеку - иду ли на танцы или любое другое сборище, чтоб меня не подстерегли самым коварным образом и не отутюжили в отместку где-нибудь в кустах или каком другом закутке.
Отец назвал фамилии и подробно перечислил представителей побочных ветвей и породнившихся семей - после свадьбы фамилия-то меняется, да только в жилах течет та же злая кровь. И здесь мне тоже встретилось имя знакомого паренька - тощий девятиклассник, он вроде никогда мной не интересовался. Отец поддакнул - да, именно так, это в их стиле, на вид безобидные, они убаюкивают твою бдительность, и ты подставляешь им свой хребет. Не один наш предок, возвращаясь с колотыми ранами и переломами, горько жалел о своей доверчивости, заверил меня отец.
Я выучил имена наизусть, отец допросил меня на случай, чтоб я не забыл и не спустил чего-нибудь по лени. Батя пил и ругался, и хотел, чтоб я подхрюкивал и поддакивал ему, и вместе с ним вынашивал коварные планы. Он посоветовал мне устроиться в городскую администрацию - уж там-то наверху мы им таких пилюлей наваляем, к тому же безнаказанно, а если еще и жениться с умом, то можно такое кумовство в районе развести, что у этих клятвопреступников и хапуг будет земля гореть под ногами.
Лимонад кончился, и отец стал пить водку прямо из горла. Он перешел на темы более общего характера. Я уже без пяти минут рабочий мужик и потому мне следует знать тех, кто были штрейкбрехерами во время дорожной забастовки тридцать первого года и забастовки на лесосплаве у Алананен Кихланкийоки в тридцать третьем году. Имена нацистов из Терендё и Анттиса, и даже из самой Паялы, имена доносчиков - среди них есть и такие, которые до сих пор называют себя социал-демократами, а сами во вторую мировую отправляли наших братьев-коммунистов в Стурсиенский концлагерь, чтоб расстрелять их, когда Гитлер заграбастает Швецию. Узнал я также, кто из них покаялся, кто - нет, родственникам последних не худо бы напомнить об этом при удобном случае.
Отец перечислил кучу фамилий, которые надо было запомнить, и снова мне встретились имена моих школьных товарищей. Для верности отец заставил меня повторить сказанное, что я и сделал в точности. Потом он в общих чертах изложил мне историю рабочего движения, объяснил, почему некоторые особенно злопамятные социалисты по сей день терпеть не могут "Хапарандский вестник" и "Норботтенский курьер", отчего отовариваются в "Консуме", а не в "ИКА", и отчего люди все еще искоса глядят на таможенников, преподавателей училищ, лесников и лестадианцев.
Потом мы перешли к разделу курьезов, и отец поведал мне историю корпеланов [note 4], перечислил по фамилиям все замешанные семьи; склонившись, горячо нашептывал, как в ожидании хрустального ковчега корпеланы размалевали себе манду и сраку, как прыгали и матерились почище иного лесоруба, как говорили не "я поел", а "я поимел", как привязывали к башке оленьи рога, как катались друг на дружке верхом, как упились брагой и обделались в полицейском фургоне, да и вообще веселились напропалую, несмотря на скудные деревенские доходы.
От удивления у меня округлились глаза - я решил, что отец шутит, по крайней мере, я об этом слышал впервые. Отец ответил, что это он еще делает скидку на возраст, остальное он мне доскажет, когда у меня женилка отрастет.
Турнедален преображался у меня на глазах. По всей округе вдруг натянулись невидимые жгуты, вдоль и поперек склеившие людей. Крепкая, вездесущая паутина ненависти, похоти, страхов, памяти. Четырехмерная сеть - ее липкие нити тянулись в прошлое, уходили в будущее, спускались под землю к мертвецам, поднимались в небеса к еще не рожденным детям, ее силовое поле накрыло и меня, хотел я того или нет. Я дивился ее силе, восхищался ее красотой и боялся ее. Детство кончилось, отец открыл мне глаза. На мои корни, культуру - называйте, как хотите, но это было моё.
Напоследок отец рассказал мне и о наших собственных пороках. В нашем роду встречались пьяницы. Потому-то он и не угощает меня сейчас - вот достигну совершеннолетия, тогда и буду баловать с зельем; дело это премудрое, да и стойкость нужна. А уж коли вкус напитка полюбится, так тут и вовсе подальше держись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57