Тут она снова посмотрела в сторону окна. Молодой мужчина за столиком обернулся на нас и встал. Джемпер на нем был поношенный, брюки пузырились на коленях. Высокий, худой, лет двадцати трех.
Когда он подошел к нам, сестра сказала:
– Моя младшая сестра.
Я приподнялась со стула и слегка поклонилась.
Так это и есть друг, о котором говорила сестра?
Мужчина посмотрел на меня с улыбкой, но ничего не сказал. Лицом – мужественным, изборожденным глубокими морщинами – он напоминал какого-то киноактера. Но что-то мрачное, отрешенное проглядывало в нем. Казалось, в нем сосредоточились ненависть ко всему миру, злость, отчаяние.
– Он знает нашего Кунио. Работал вместе с ним в Югэте на шахте Тауэ. – Сестра говорила совершенно бесстрастно, грустно улыбаясь.
– Вот как, – пробормотала я и еще раз взглянула на мужчину.
Он по-прежнему молчал, только глазами делал знаки сестре: пошли, мол.
Выйдя из кафе и прощаясь, он впервые заговорил со мной:
– Ну, будь здорова.
Я тоже сказала:
– До свидания, – и осталась стоять, провожая их глазами.
Они повернули за угол универмага – там оставили машину.
Я не отрываясь смотрела на удаляющуюся фигурку сестры, пока она совсем не скрылась из виду, – когда еще нам доведется встретиться?… В ту ночь я видела ее во сне. Мне снилось будто мы снова маленькие, забрались на высокий террикон и собираем там уголь. Соревнуясь, кто больше соберет, мы взбираемся все выше и выше, и вдруг сверху падает огромная угольная глыба. Я вскрикнула, отскочила в сторону и – проснулась.
Я посмотрела на окно, не прикрытое занавесками, и увидела, что уже совсем рассвело. Рядом, как всегда, спала Харуко Ниномия. Чуть поодаль, повернувшись к нам спиной, – Рёко Фудзино, тоже работавшая в нашей мастерской.
Достав из-под подушки кулон, я легла на спину и стала его рассматривать. К толстой цепочке очень подходила деревянная подвеска в форме сердечка. Держа кулон за цепочку, я неотрывно смотрела на него, как ребенок раскачивая сердечко над головой. И вечером, когда я легла спать, я тоже долго не могла заснуть, все любовалась, а Рёко и Харуко смеялись надо мной.
Интересно, к какому платью пойдет этот кулон, подумала я. Сестра надевала его на черную блузку, а вот можно ли носить со свитером? Эх, нужно было спросить у нее, подумала я.
Наконец-то встретились через два года – надо было как следует обо всем поговорить… А я даже не спросила, как зовут мужчину. Наверно, он любовник сестры?
Зазвонил будильник у изголовья. Я быстро выключила его. Было восемь часов. Я встала и скинула пижаму. Надела комбинацию и стала натягивать свитер, а сама не сводила глаз с кулона. Я взяла его в руку и, немного подумав, повесила на шею. Цепочка скользнула по голому телу. Улыбнувшись сама себе, я поправила свитер.
Прижимая свитер ладонью – в том месте, где был спрятан на груди кулон, – я радостно вошла в ателье и подняла ставни.
В ателье Кусакабэ по утрам и хозяйка, и мы, три девушки, которые жили тут же, завтракали молоком и хлебом, поэтому проблем с едой не было. Встав с постели, я сразу поднимала ставни и принималась за уборку. Вечером, после десяти, когда заканчивалась работа, на полу горой валялись обрезки и нитки. Напевая под нос, я взяла веник и отворила окно.
Вдруг зазвонил телефон. Я бросила веник и подошла к раскроечному столу. Подняла трубку и важно сказала:
– Ателье европейского платья Кусакабэ.
– Это мать Сэцуко…
– А, мама, – ответила я уже своим голосом, не дав ей договорить. – Что случилось? Так рано…
– Ко-тян…
– Что Ко-тян? – нетерпеливо спросила я, перехватив трубку другой рукой.
– Ко-тян умерла.
– Что? – мне показалось, я ослышалась. – Как умерла?
– Умерла. Сообщили из полиции Модзи. Авария на дороге. Она и человек, который вел машину, упали в море в Модзи.
У меня потемнело в глазах. Я опустилась на стул, чувствуя, что ноги не держат меня, и без сил уронила голову на стол. Не может быть. Нет, не может быть – эта мысль сверлила меня, а перед глазами стояло улыбающееся лицо сестры, с которой я виделась еще вчера. Я вспомнила, как пристально посмотрела она на меня, сказав:
– Будь здорова. Работай как следует.
Неужели правда, что она умерла?
С детских лет приносить себя в жертву братьям и сестрам, работать ради них и, едва дожив до двадцати, умереть – ради чего жила моя сестра?
Вчера, когда я была с ней, я чувствовала в ней какое-то тупое безразличие. Это может испытывать лишь человек, потерявший всякое желание жить.
И тут мне пришла в голову догадка, которой я испугалась и устыдилась; я рывком подняла голову со стола.
Может быть, это не катастрофа, а самоубийство? Уж не потому ли она приехала со мной повидаться?
Непомерное горе переполнило меня, и я изо всех сил прижала к груди кулон…

1 2 3 4 5 6 7 8