ДШБ проводил боевые операции. То в составе группы войск, то отдельно.
Как-то раз у десантников ночью с поста в карауле ушёл солдатик. Ушёл, оставив и автомат, и подсумок с рожком. Прошло трое суток. На четвёртые к нам приезжает их капитан Зобов из особого отдела на бронетранспортёре. (Нигде особистов не было, а в этом ДШБ был.) Интересуется:
– Не слышно ли по вашим каналам, не проявлялся ли где боец? У нас молодой пропал.
– Когда?
– Четыре дня назад.
– А что же вы, миленькие, четыре-то дня?..
– Хотели своими силами.
– Ну, допустим: сутки своими силами. Ни в части, нигде его нет. Почему после этого не раскинуться совместно? У нас, слава Богу, связи ого-го: от Мазари-Шарифа до Кундуза. Люди к нам сами тянутся с гор.
Это было утром, часов в одиннадцать, а вечером, с наступлением темноты, пришёл Фархад с сыном и сообщил:
– Объявился в банде советский солдатик.
Ясно: тот самый дезертир, другого нет.
Чтобы не наскочить на патрули, ненужные проверки, они заночевали у нас. На следующее утро, до рассвета, опять особист заявился. Связи мобильной не было. Хочешь не хочешь, чтобы расспросить или рассказать о чём, способ один – ножками притопать. Ему навстречу из ворот – Фархад с сыном. (Плохо, когда осведомители попадаются непосвящённым на глаза, но всего не предусмотришь…)
Я капитану сообщаю:
– Ваш солдатик в банде. Завтра в восемь вечера его передадут в ХАД, они – нам, мы – вам. Без всякой стрельбы.
– Откуда узнали?
– Пресс-конференция закончена…
Развернулся, уехал недовольный.
В батальоне нам выделяют БТР и двух бойцов.
Сажусь на панцирь, держусь рукой за ствол пулемёта. Федя – рядом. Машина идёт плавно: то поднимаясь в гору, то опускаясь. Повторяя ходом рельеф местности. Через корпус передаётся вибрация бронетранспортера, напоминающая воинственную дрожь. Волнение сначала захватывает, потом постепенно отпускает. Каждой клеточкой ощущаешь ровную работу сердца машины. Рокот двигателя успокаивает. Луна прямо по курсу. Жёлтая, с оранжевыми прожилками. Огромная, выпуклая, близкая. Она висит над гребнями гор, касаясь вершины. Под ней ярко освещенный склон хребта. Чем дальше от луны, тем слабее просматривается рельеф гор и, наконец, сливается с непроглядным небом. Но я знаю, что эта чёрная зубчатая гряда проходит за моей спиной и замыкает круг, образуя огромную чашу. По дну её мы и двигаемся. Свет фар выхватывает маленький клочок дороги, и от этого кусочка жёлто-серой земли ночь вокруг кажется ещё темнее. Проходит час, втягиваемся в ущелье. Маленькая речушка, которая бежит вдоль дороги, резко уходит вниз. Справа – бездонная пропасть. Слева – отвесная скала. Приезжаем в условленное место. Глушим двигатель. Ждём… В восемь – нет никого. В полдевятого – нет. Стоим на трассе в кромешной темноте. Рядом овраг. Слышим цокот… То ли лошадь в поводу ведут, то ли верхом едет кто.
Внезапно, в той стороне, откуда должны привезти беглеца, – автоматная трескотня. Пять минут, десять… Унялось. Вообще всё стихло.
Подождали ещё недолго. Делать нечего, развернулись – и обратно, в Айбак.
Наутро прибежал работник ХАДа. Глаза – по пять копеек… Оказывается, в конкурирующей банде узнали, что захвачен в плен советский солдатик, собираются сдавать. Пошли на перехват. Естественно, столкнулись, популяли друг в друга в темноте и успокоились. Местные товарищи обещают: «Через сутки мы вам приведём его на то же место».
Мы – десантникам: «Не дёргайтесь, он в Карачабулаке».
– Ах, в этом кишлаке…
И командир ДШБ майор Деревский повёл туда всю свою танковую армию: двадцать бронетранспортёров. Окружили кишлак, захватили в заложники тридцать уважаемых старцев, привезли в свою часть на броне и усадили под дулами автоматов на землю. Старики по-своему что-то: «Бур-бур-бур». А стратег Деревский поводил у них перед носом дулом автомата и ультимативно заявил:
– Не выдадите солдатика – мы вас кончим.
И над самой головой у аксакалов от пояса – очередь.
* * *
Вечером, со второй попытки, мы забрали-таки солдатика у хадовцев, привезли к себе на виллу и приступили к дознанию: «Откуда родом? Почему ушёл? Где содержали в плену?».
Он из деревни, молдаванин, фамилия Пержу… Если к этим трём бедам добавить неполное среднее образование, затюканность и забитость ещё до службы – картина будет полной! Бумажку какую-то в местном военкомате заставили подписать и забрали. Железную дорогу, паровоз увидел первый раз, когда в армию везли. Живы мать с отцом, сёстры. Все с малолетства батрачат.
Мы ему доверительно:
– Ну, сынок, чем бы ты стал у них заниматься?
Он в ответ:
– Пас бы овец. Афганцы бы меня кормили.
Короче, тоже самое.
И, как заклинание, умоляя то меня, то Федю твердит:
– Не отдавайте им. Не надо!.. Иначе я и «дедов» постреляю и… себя.
– За что?!
Оказывается, в ДШБ старослужащие развлекались, отдавая непонятливым и нерасторопным «сынам» приказ: «Душу к бою!». Услышав его, рядовой Пержу выпячивал грудь и получал от «дедушки Апрельской революции» удар кулаком по второй сверху пуговице.
– Раздевайся!
Дезертир обречённо стащил с себя хэбэ, грязную нательную рубаху…
Мы оторопели: грудь была изуродована иссиня-чёрными гематомами, так называемыми «орденами дурака». Он стоял перед нами голый, щуплый, истерзанный, приговорённый на такую судьбу за несуществующие грехи… ещё совсем ребёнок… и добавить к этому было нечего.
В этот момент я мысленно простил ему всё.
Никаких идеологических мотивов для побега не существовало. Выдать военные секреты он был не в состоянии. Устройство БТР для него – чёрная дыра. Просто пареньку с сослуживцами не повезло. А ведь в Афганистане нередко случались «неуставные отношения», когда «деды» в бою прикрывали собой молодых.
Доставили мы его в родную часть. Зобов с порога встретил беглеца чуть ли не мордобоем.
Я офицеров предупредил строго:
– Та-ак. Специально узнаю: если кто ударит или что другое… Не обижайтесь!
Деревский, его замы, сразу попритихли, приуныли. Они, видно, планировали разорвать парня на куски и доложить, что такого нашли.
Пленные аксакалы сидят в пыли, держатся с достоинством. Степенно переговариваются. Что они думают о нас? Как теперь убедить их в благородстве помыслов «шурави»? Среди заложников наш помощник – дед Фархад. Глазами встретились, разошлись.
Я собрался уезжать, пошёл к машине. Особист вызвался проводить, чуть отстал.
Вдруг слышу сзади:
– О! Дед! Знакомая борода! Ты, что ли тогда к «комитетчикам» приезжал?! Чё молчишь?..
Холодный пот выступил у меня на спине. Я резко повернулся. Капитан Зобов навис над Фархадом. Тот сидел, невозмутимо устремив взгляд вперёд. Дехкане беспокойно зашевелились и с гневом разглядывали старика.
– Капитан, подойдите ко мне…
Скомкав беседу с Зобовым, едва выдавив на прощание приличные слова, я уехал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Как-то раз у десантников ночью с поста в карауле ушёл солдатик. Ушёл, оставив и автомат, и подсумок с рожком. Прошло трое суток. На четвёртые к нам приезжает их капитан Зобов из особого отдела на бронетранспортёре. (Нигде особистов не было, а в этом ДШБ был.) Интересуется:
– Не слышно ли по вашим каналам, не проявлялся ли где боец? У нас молодой пропал.
– Когда?
– Четыре дня назад.
– А что же вы, миленькие, четыре-то дня?..
– Хотели своими силами.
– Ну, допустим: сутки своими силами. Ни в части, нигде его нет. Почему после этого не раскинуться совместно? У нас, слава Богу, связи ого-го: от Мазари-Шарифа до Кундуза. Люди к нам сами тянутся с гор.
Это было утром, часов в одиннадцать, а вечером, с наступлением темноты, пришёл Фархад с сыном и сообщил:
– Объявился в банде советский солдатик.
Ясно: тот самый дезертир, другого нет.
Чтобы не наскочить на патрули, ненужные проверки, они заночевали у нас. На следующее утро, до рассвета, опять особист заявился. Связи мобильной не было. Хочешь не хочешь, чтобы расспросить или рассказать о чём, способ один – ножками притопать. Ему навстречу из ворот – Фархад с сыном. (Плохо, когда осведомители попадаются непосвящённым на глаза, но всего не предусмотришь…)
Я капитану сообщаю:
– Ваш солдатик в банде. Завтра в восемь вечера его передадут в ХАД, они – нам, мы – вам. Без всякой стрельбы.
– Откуда узнали?
– Пресс-конференция закончена…
Развернулся, уехал недовольный.
В батальоне нам выделяют БТР и двух бойцов.
Сажусь на панцирь, держусь рукой за ствол пулемёта. Федя – рядом. Машина идёт плавно: то поднимаясь в гору, то опускаясь. Повторяя ходом рельеф местности. Через корпус передаётся вибрация бронетранспортера, напоминающая воинственную дрожь. Волнение сначала захватывает, потом постепенно отпускает. Каждой клеточкой ощущаешь ровную работу сердца машины. Рокот двигателя успокаивает. Луна прямо по курсу. Жёлтая, с оранжевыми прожилками. Огромная, выпуклая, близкая. Она висит над гребнями гор, касаясь вершины. Под ней ярко освещенный склон хребта. Чем дальше от луны, тем слабее просматривается рельеф гор и, наконец, сливается с непроглядным небом. Но я знаю, что эта чёрная зубчатая гряда проходит за моей спиной и замыкает круг, образуя огромную чашу. По дну её мы и двигаемся. Свет фар выхватывает маленький клочок дороги, и от этого кусочка жёлто-серой земли ночь вокруг кажется ещё темнее. Проходит час, втягиваемся в ущелье. Маленькая речушка, которая бежит вдоль дороги, резко уходит вниз. Справа – бездонная пропасть. Слева – отвесная скала. Приезжаем в условленное место. Глушим двигатель. Ждём… В восемь – нет никого. В полдевятого – нет. Стоим на трассе в кромешной темноте. Рядом овраг. Слышим цокот… То ли лошадь в поводу ведут, то ли верхом едет кто.
Внезапно, в той стороне, откуда должны привезти беглеца, – автоматная трескотня. Пять минут, десять… Унялось. Вообще всё стихло.
Подождали ещё недолго. Делать нечего, развернулись – и обратно, в Айбак.
Наутро прибежал работник ХАДа. Глаза – по пять копеек… Оказывается, в конкурирующей банде узнали, что захвачен в плен советский солдатик, собираются сдавать. Пошли на перехват. Естественно, столкнулись, популяли друг в друга в темноте и успокоились. Местные товарищи обещают: «Через сутки мы вам приведём его на то же место».
Мы – десантникам: «Не дёргайтесь, он в Карачабулаке».
– Ах, в этом кишлаке…
И командир ДШБ майор Деревский повёл туда всю свою танковую армию: двадцать бронетранспортёров. Окружили кишлак, захватили в заложники тридцать уважаемых старцев, привезли в свою часть на броне и усадили под дулами автоматов на землю. Старики по-своему что-то: «Бур-бур-бур». А стратег Деревский поводил у них перед носом дулом автомата и ультимативно заявил:
– Не выдадите солдатика – мы вас кончим.
И над самой головой у аксакалов от пояса – очередь.
* * *
Вечером, со второй попытки, мы забрали-таки солдатика у хадовцев, привезли к себе на виллу и приступили к дознанию: «Откуда родом? Почему ушёл? Где содержали в плену?».
Он из деревни, молдаванин, фамилия Пержу… Если к этим трём бедам добавить неполное среднее образование, затюканность и забитость ещё до службы – картина будет полной! Бумажку какую-то в местном военкомате заставили подписать и забрали. Железную дорогу, паровоз увидел первый раз, когда в армию везли. Живы мать с отцом, сёстры. Все с малолетства батрачат.
Мы ему доверительно:
– Ну, сынок, чем бы ты стал у них заниматься?
Он в ответ:
– Пас бы овец. Афганцы бы меня кормили.
Короче, тоже самое.
И, как заклинание, умоляя то меня, то Федю твердит:
– Не отдавайте им. Не надо!.. Иначе я и «дедов» постреляю и… себя.
– За что?!
Оказывается, в ДШБ старослужащие развлекались, отдавая непонятливым и нерасторопным «сынам» приказ: «Душу к бою!». Услышав его, рядовой Пержу выпячивал грудь и получал от «дедушки Апрельской революции» удар кулаком по второй сверху пуговице.
– Раздевайся!
Дезертир обречённо стащил с себя хэбэ, грязную нательную рубаху…
Мы оторопели: грудь была изуродована иссиня-чёрными гематомами, так называемыми «орденами дурака». Он стоял перед нами голый, щуплый, истерзанный, приговорённый на такую судьбу за несуществующие грехи… ещё совсем ребёнок… и добавить к этому было нечего.
В этот момент я мысленно простил ему всё.
Никаких идеологических мотивов для побега не существовало. Выдать военные секреты он был не в состоянии. Устройство БТР для него – чёрная дыра. Просто пареньку с сослуживцами не повезло. А ведь в Афганистане нередко случались «неуставные отношения», когда «деды» в бою прикрывали собой молодых.
Доставили мы его в родную часть. Зобов с порога встретил беглеца чуть ли не мордобоем.
Я офицеров предупредил строго:
– Та-ак. Специально узнаю: если кто ударит или что другое… Не обижайтесь!
Деревский, его замы, сразу попритихли, приуныли. Они, видно, планировали разорвать парня на куски и доложить, что такого нашли.
Пленные аксакалы сидят в пыли, держатся с достоинством. Степенно переговариваются. Что они думают о нас? Как теперь убедить их в благородстве помыслов «шурави»? Среди заложников наш помощник – дед Фархад. Глазами встретились, разошлись.
Я собрался уезжать, пошёл к машине. Особист вызвался проводить, чуть отстал.
Вдруг слышу сзади:
– О! Дед! Знакомая борода! Ты, что ли тогда к «комитетчикам» приезжал?! Чё молчишь?..
Холодный пот выступил у меня на спине. Я резко повернулся. Капитан Зобов навис над Фархадом. Тот сидел, невозмутимо устремив взгляд вперёд. Дехкане беспокойно зашевелились и с гневом разглядывали старика.
– Капитан, подойдите ко мне…
Скомкав беседу с Зобовым, едва выдавив на прощание приличные слова, я уехал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11