А Николай Николаевич учил нас размышлять, думать, решать при помощи мировой философской мысли проблемы существования, учил и классической логике и доведения любой мысли до своего абсурда и полной противоположности. Эта была такая тренировка мозгов, какую бандиты в тюрьме не получали. А уж как найти нужную “крышу”, ни он, ни Гарвард обучить не мог, это было не самым трудным делом. Я хочу сказать тебе, что не чувствую вины за то, что сейчас наставляю ему “рога”, я через тебя чувствую себя к нему ближе, вот такой парадокс получается!”
Все это он мне очень красиво разъяснил, но больше сам продукты в дом заносить не стал, присылал своих “шестерок”. Я опять стала подумывать о сантехнике.
Понятно, что мой новый распорядок дня не оставлял времени для работы, я ушла с полставки и стала почасовиком. На мои лекции ходили только неудачники, я не могла никому помочь с развитием мозгов, сама еле-еле запоминала все эти термины, категории да теории, нередко путая одно с другим. Когда же я попыталась отойти от всех этих теорий и рассказать, кто кого имел в истории философии, даже последние из неудачников покинули поле научной битвы, а меня вызвали в деканат и попросили уйти по-хорошему.
Я решила заняться собой и хоть чем-то помочь здоровью, при этом не отказываясь полностью от алкогольной диеты. Степа не жалел денег на моих парикмахеров, косметологов и наряды, я радовалась жизни: у меня появился потрясающий молодой любовник, только что из чеченского плена с пулевым ранением в голову, в качестве компенсации за голову его другой орган работал без устали. Он был ровесником моих детей, но я не замечала разницы в возрасте, я была “ягодка опять”. Мы ни от кого не скрывались, Степа был в бешенстве, что я устраиваю из дома вертеп, и отправил дочек подальше от распутной матери учиться в Европу. Мне было все равно, как будто это у меня было пулевое ранение в голове.
После грязных разборок я послала Степу куда подальше, он туда и ушел, оставив мне трехкомнатную квартиру и ежемесячный пансион, который продолжался до его смерти. Собственно, так я и узнала, что он умер: позвонила на кафедру, чтобы узнать, где мои алименты за последний месяц, там меня и огорошили. Ну, ничего, с моим прекрасным знанием английского языка я запросто устроилась в гостиничный комплекс “люкс” работать в телефонном сервисе. Работа хорошая, зарплата в валюте, да еще клиенты чаевые подбрасывают. Некоторые предлагали пополнить мой бюджет за кое-какие услуги, но я на это не пошла. Во-первых, у нас в гостинице с этим строго, можно работу потерять, а во-вторых, после своего молодого инвалида, то ли скончавшегося во время очередной плановой операции на мозге в военном госпитале Бурденко, то ли осужденного на большой срок за чье-то убийство, у меня прошло “бешенство кое-чего”, и это “интересное” место стало готовиться к климаксу.
Мой бывший режиссер решил совмещать свое творчество с политикой, разыгрывая мизансцены с реальными героями жизни. Началось все со знаменитого ГКЧП, который мало кто теперь помнит. На подступах к Белому дому он устроил “театр на баррикадах”, где происходящее вокруг моментально переносилось на подмостки в стиле русского ярмарочного балагана с импровизированными частушками и пантомимами, напоминающими перевод “Новостей” для глухонемых. Как всегда, его творчество было талантливо и необычно, а восприятие толпой самого действа обострялось реальным страхом перед возможными военными атаками со стороны гэкачепистов. Еще во время самого страшного первого вечера вокруг Белого дома я пыталась прорваться к танку, чтобы поздороваться с Аллегорией Революции - бывшим сеньором Монтекки, он же Волк в яме, но на меня грубо накричали: “Девушка, куда вы претесь? Вы нам все баррикады поломаете”, и я ушла в глубь толпы, слилась с публикой, бывшая Джульетта оказалась невостребованной в новых социальных условиях. Режиссер был одет в солдатскую шинель с чужого плеча и использовал перешедший на сторону народа танк в качестве своего пульта. В дуло танка был воткнут букет цветов, солдаты братались с симпатичными артистками, это был настоящий “хэппенинг”. Даже после подавления переворота артисты продолжали ходить в своих анархистско-военных нарядах с окровавленными бинтами на головах и рукавах и выступали перед многочисленными митингами в качестве защитников “восьмого подъезда”, то есть полностью вошли в роль.
Родина не забыла Героя Баррикад, режиссер был в очередной раз замечен, на этот раз по-крупному. Наконец-то он был одарен с царского плеча всякими благами - от вещественных - квартира, домик в деревне, иномарка и прочее - до эфемерных в виде долей в нефтяных и коммуникационных компаниях, медиа-холдингах, стал депутатом Госдумы и прочее, прочее, что случается только в волшебных сказках или наяву в нашей сказочной стране. Теперь мой бывший соблазнитель катается как сыр в масле. Джульетта-жена постарела, ее обменяли на двух малолеток, каждая заделала ему по двойне, он стал размножаться путем деления. Зато по жизненному уровню он давно уже переплюнул ту знаменитость, бывшего любовника Ширли, который в свою очередь стал тянуться за нашим бывшим массовиком-затейником, даже нашел в провинции начинающую актерку-жену, лицом похожую на одну из двух пацанок великого и могучего постановщика баррикад. Куда там Шекспиру! Тянется, бедолага, как может, да разве нашего пострела догнать? А я думаю, зря он тогда с Ширли не ужился, у нее хоть и нефтяных скважин нет, зато тоже небось деньги не последние были.
Мой одноразовый друг-литератор, потеряв льготы после падения Литературного фонда, с удовольствием расстался со своей уже никчемной старушкой и, как и другие герои моего рассказа, женился на малолетке - сиделке из больницы, не замечая, что занимается плагиатом чужих идей. Может, она тоже похожа на одну из двух жен режиссера, не знаю, не видела, да это и неважно, хотя новая тенденция в моде определенно наметилась. Своей новой подруге жизни он посвящает романтические оды и мадригалы, называя ее то “медработником”, то “сестрой милосердия”: “Она вошла в мою жизнь и заполнила ее целиком. Ни одна интеллектуалка так не чувствовала мои стихи, как она, эта простая и чистая девочка из российской глубинки, годившаяся мне во внучки. Но любовь не знает возраста - когда я глажу ее круглое колено, во мне бьется сердце мальчика. Я готов был бежать за ней на край света, но она сама пришла ко мне и без всякого этого советского ханжества моего поколения отдалась мне, даже не спрашивая о моих чувствах или о моем семейном статусе. Жить со своей женой я больше не мог, не имел права, это было бы предательством всех наших совместных прожитых лет, и я как честный человек вынужден был уйти от нее, не причиняя ей больше горя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Все это он мне очень красиво разъяснил, но больше сам продукты в дом заносить не стал, присылал своих “шестерок”. Я опять стала подумывать о сантехнике.
Понятно, что мой новый распорядок дня не оставлял времени для работы, я ушла с полставки и стала почасовиком. На мои лекции ходили только неудачники, я не могла никому помочь с развитием мозгов, сама еле-еле запоминала все эти термины, категории да теории, нередко путая одно с другим. Когда же я попыталась отойти от всех этих теорий и рассказать, кто кого имел в истории философии, даже последние из неудачников покинули поле научной битвы, а меня вызвали в деканат и попросили уйти по-хорошему.
Я решила заняться собой и хоть чем-то помочь здоровью, при этом не отказываясь полностью от алкогольной диеты. Степа не жалел денег на моих парикмахеров, косметологов и наряды, я радовалась жизни: у меня появился потрясающий молодой любовник, только что из чеченского плена с пулевым ранением в голову, в качестве компенсации за голову его другой орган работал без устали. Он был ровесником моих детей, но я не замечала разницы в возрасте, я была “ягодка опять”. Мы ни от кого не скрывались, Степа был в бешенстве, что я устраиваю из дома вертеп, и отправил дочек подальше от распутной матери учиться в Европу. Мне было все равно, как будто это у меня было пулевое ранение в голове.
После грязных разборок я послала Степу куда подальше, он туда и ушел, оставив мне трехкомнатную квартиру и ежемесячный пансион, который продолжался до его смерти. Собственно, так я и узнала, что он умер: позвонила на кафедру, чтобы узнать, где мои алименты за последний месяц, там меня и огорошили. Ну, ничего, с моим прекрасным знанием английского языка я запросто устроилась в гостиничный комплекс “люкс” работать в телефонном сервисе. Работа хорошая, зарплата в валюте, да еще клиенты чаевые подбрасывают. Некоторые предлагали пополнить мой бюджет за кое-какие услуги, но я на это не пошла. Во-первых, у нас в гостинице с этим строго, можно работу потерять, а во-вторых, после своего молодого инвалида, то ли скончавшегося во время очередной плановой операции на мозге в военном госпитале Бурденко, то ли осужденного на большой срок за чье-то убийство, у меня прошло “бешенство кое-чего”, и это “интересное” место стало готовиться к климаксу.
Мой бывший режиссер решил совмещать свое творчество с политикой, разыгрывая мизансцены с реальными героями жизни. Началось все со знаменитого ГКЧП, который мало кто теперь помнит. На подступах к Белому дому он устроил “театр на баррикадах”, где происходящее вокруг моментально переносилось на подмостки в стиле русского ярмарочного балагана с импровизированными частушками и пантомимами, напоминающими перевод “Новостей” для глухонемых. Как всегда, его творчество было талантливо и необычно, а восприятие толпой самого действа обострялось реальным страхом перед возможными военными атаками со стороны гэкачепистов. Еще во время самого страшного первого вечера вокруг Белого дома я пыталась прорваться к танку, чтобы поздороваться с Аллегорией Революции - бывшим сеньором Монтекки, он же Волк в яме, но на меня грубо накричали: “Девушка, куда вы претесь? Вы нам все баррикады поломаете”, и я ушла в глубь толпы, слилась с публикой, бывшая Джульетта оказалась невостребованной в новых социальных условиях. Режиссер был одет в солдатскую шинель с чужого плеча и использовал перешедший на сторону народа танк в качестве своего пульта. В дуло танка был воткнут букет цветов, солдаты братались с симпатичными артистками, это был настоящий “хэппенинг”. Даже после подавления переворота артисты продолжали ходить в своих анархистско-военных нарядах с окровавленными бинтами на головах и рукавах и выступали перед многочисленными митингами в качестве защитников “восьмого подъезда”, то есть полностью вошли в роль.
Родина не забыла Героя Баррикад, режиссер был в очередной раз замечен, на этот раз по-крупному. Наконец-то он был одарен с царского плеча всякими благами - от вещественных - квартира, домик в деревне, иномарка и прочее - до эфемерных в виде долей в нефтяных и коммуникационных компаниях, медиа-холдингах, стал депутатом Госдумы и прочее, прочее, что случается только в волшебных сказках или наяву в нашей сказочной стране. Теперь мой бывший соблазнитель катается как сыр в масле. Джульетта-жена постарела, ее обменяли на двух малолеток, каждая заделала ему по двойне, он стал размножаться путем деления. Зато по жизненному уровню он давно уже переплюнул ту знаменитость, бывшего любовника Ширли, который в свою очередь стал тянуться за нашим бывшим массовиком-затейником, даже нашел в провинции начинающую актерку-жену, лицом похожую на одну из двух пацанок великого и могучего постановщика баррикад. Куда там Шекспиру! Тянется, бедолага, как может, да разве нашего пострела догнать? А я думаю, зря он тогда с Ширли не ужился, у нее хоть и нефтяных скважин нет, зато тоже небось деньги не последние были.
Мой одноразовый друг-литератор, потеряв льготы после падения Литературного фонда, с удовольствием расстался со своей уже никчемной старушкой и, как и другие герои моего рассказа, женился на малолетке - сиделке из больницы, не замечая, что занимается плагиатом чужих идей. Может, она тоже похожа на одну из двух жен режиссера, не знаю, не видела, да это и неважно, хотя новая тенденция в моде определенно наметилась. Своей новой подруге жизни он посвящает романтические оды и мадригалы, называя ее то “медработником”, то “сестрой милосердия”: “Она вошла в мою жизнь и заполнила ее целиком. Ни одна интеллектуалка так не чувствовала мои стихи, как она, эта простая и чистая девочка из российской глубинки, годившаяся мне во внучки. Но любовь не знает возраста - когда я глажу ее круглое колено, во мне бьется сердце мальчика. Я готов был бежать за ней на край света, но она сама пришла ко мне и без всякого этого советского ханжества моего поколения отдалась мне, даже не спрашивая о моих чувствах или о моем семейном статусе. Жить со своей женой я больше не мог, не имел права, это было бы предательством всех наших совместных прожитых лет, и я как честный человек вынужден был уйти от нее, не причиняя ей больше горя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25