Я подался вправо, насколько мог. Напряг плечевые мышцы. Еще, еще! До тех пор, пока не почувствовал, что вот-вот вывихну суставы. Теперь правый локоть прижат не так туго. Я начал двигать правой кистью туда-сюда, сколько получалось, и ощупью добрался наконец до ребра металлической кроватной рамы. Здесь оно было тупым. Нужно тянуться дальше. Через какое-то время я почуял, что ткань за что-то зацепилась. Это была трещинка, неровность, что-то там, обо что можно обдирать кусок ткани, связывающий меня. Тереть, тереть, тереть, точно узник, перепиливающий самодельной крохотной пилкой тюремную решетку. Изредка я позволял себе крохотную передышку и снова принимался за дело. Послышался треск рвущихся нитей, он был слаще музыки. Но ткань оказалась чертовски крепкой, а рука от бесчисленных монотонных движений онемела по самый локоть. Неестественное положение, в котором я пребывал так долго, отзывалось все новыми очагами боли. Я видел, что не в силах освободиться. В отчаянии из последних сил я рванул правую руку и – чудо! – почувствовал вдруг, что она освободилась! Я положил ее на грудь и оставил там покоиться на какое-то время: надо было дать отойти мышцам. Затем зубами я развязал узел на кисти, откинулся снова на спину и опасливо пошевелил пальцами. Пальцы двигались. Слава Богу, чувствительность к ним возвращалась!
Я повернулся на левый бок и всего за несколько минут освободил левую руку. Теперь я мог сесть и помассировать онемевшие руки, ладони, пальцы. И тут я услышал шаги на лестнице.
На ночном столике стояла массивная хрустальная пепельница. Я взял ее в левую руку и лег, приняв прежнее положение. Левую руку с пепельницей я завел под кроватную раму. В спальню поднимался кто-то один. Я надеялся, что он не станет включать верхний свет. Голову я повернул к двери, глаза прикрыл, но не до конца, так что мог видеть, хотя и неясно, контуры предметов. Когда он вошел, я стонал.
Он подошел к кровати и склонился надо мной. Теперь я мог достать его. И я достал – попав в затылок. Второй раз я залепил ему той же пепельницей в лицо. Пепельница свалилась мне на живот. Человек издал слабый стон, он шевелился. И я еще раз взял тяжелую штуковину из хрусталя в руку, еще раз вмазал в чужую, неизвестную мне, ненавистную рожу. Этого хватило. Мужчина, оказалось, был другой, не тот, что обрабатывал мою ногу. Обмякнув, он тяжело сполз на пол. Лица у него теперь не будет вовеки. Я перегнулся через край кровати и обыскал его одежду. Револьвера у него не нашлось, только маленький складной ножичек, золотой, с клинком из стали. С помощью коротенького этого лезвия я освободил от пут свои ноги и стал собираться с силами, прежде чем впервые попытаться ступить на больную ногу. Сначала я оперся на левую ступню и лишь затем попробовал встать на правую. Комната покачнулась, закружилась, и я упал на кровать. Минуту-другую собирал волю для второй попытки. На этот раз я устоял, хотя мне было совсем худо и все плыло перед глазами.
Игрушечный нож – не оружие. Я вспомнил про свой девятизарядный автоматический пистолет и удивился, как это я не подумал о нем раньше. Я заковылял к комоду. Но в ящике оружия не оказалось. Я его выбросил? Но зачем? Куда? Воспоминание было близко, но метнулось, как испуганная ящерица, и исчезло. Я потряс головой в надежде прояснить свои мысли. Результатом была только сильная боль за левым ухом. Я потрогал кончиком пальцев место, где болело. Оно было чувствительным, как свежая рана, и горячим.
Я достал из ящика комода длинный чулок и прохромал к ванной, стараясь не наступать на больную ногу. Включив там свет, я увидел Лоррейн. Она лежала передо мной на кафельном полу, голова ее была как-то ненормально вывернута набок. От страха я издал горлом странный хрип. Лоррейн в ответ стала растворяться в воздухе и пропала. Я подумал, что теряю рассудок.
Я открыл шкафчик и, вытащив тяжелую стеклянную банку крема для кожи, вложил ее в чулок. Получилось нечто вроде пращи, – хорошенько размахнувшись, можно было ударить неслабо.
Оставались двое. Насколько я знаю. Высокий и тот, что меня пытал. Но их могло быть и больше. Я вернулся в спальню, осмотрел лежащего на полу. Он дышал очень медленно, очень редко. Я выключил свет и подошел к телефону, стоявшему в спальне. Набрал ноль. Трубка откликнулась. Я попросил связать меня с полицией.
– Полиция, сержант Ашер.
– Я хотел бы поговорить с лейтенантом Хейссеном.
С удивлением прислушивался я к своему собственному приглушенному голосу. Кого это я вызываю? Я знавал когда-то только одного Хейссена. Пол Хейссен – славный был парень, очень упрямый, правда. Отменный баскетболист. Но это было так давно, я тогда еще учился… И он был на другом курсе.
И снова мне пришлось удивляться: на том конце провода мои слова восприняли как должное и через секунду ответили: «Сегодня его не будет».
И тут же страх пробудился во мне, глубоко внутри. Сержант в который раз кричал в трубку «Алло! Алло!», но я свою трубку уже положил. Я не мог понять, что меня так сильно, так невероятно сильно испугало.
Шаги! По лестнице поднимался следующий. Я быстро повернулся, перенеся свой вес на больную ногу, и провалился на секунду в бездну раскаленной, темной боли; снопы искр вспыхнули перед глазами. Но я не упал, нет. Я даже сумел, успел вовремя встать за дверью и, когда огромная тень переступила порог, обрушил мою пращу с такой силой, какой и сам от себя не ожидал. Я слышал звук, с каким стекло ударилось о череп, и слышал, кажется, как череп врага раскололся. Я хотел было подхватить падающего, но опять наступил не на ту ногу, а незнакомец был тяжел, он выскользнул у меня из рук и глухо ударился в темноте об пол.
Снизу резкий голос позвал его требовательно и испуганно. Я стоял на коленях в полной тьме, неловкими руками шаря в его одежде. Он лежал лицом вниз. Дрожа от напряжения, я продолжал поиски. И вот нащупал под курткой металлический предмет. Хороша была эта холодная, тяжелая штуковина, она точно создана была как раз для моих ладоней, на которых сейчас выступил холодный пот. Не вставая с колен, я двинулся к двери, ударился обо что-то больной ногой, упал лицом вперед. Внизу в коридоре горел свет. Третий вскоре появился на верхней площадке. Я нажал на спусковой крючок. Был выстрел. Приглушенный. Точно кто-то кашлянул в церкви – деликатно, прикрыв сразу рот платком.
Человек, только что поднявшийся по лестнице, сделал еще шаг вперед. Потом он поднял и вытянул носок, нога качнулась назад, почти как в танцевальном па, и так это ме-едленно. Он сделал еще шажок назад и теперь коснулся спиной стены. Издал жалобный, протяжный возглас. «Мама-а-а!» – кричал он. Это невозможно было вынести.
Я выстрелил еще. На этот раз звук был погромче, – как если бы книга с высокой полки упала на ковер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42