Иные бахвалятся, что каждый год у них новая любовь. А я не такой. Дариа — моя первая любовь и, я знаю, последняя.
— А жена? — вставил я глупый вопрос.
— Наверно, такая у меня судьба, — будто не услышав, продолжал Дмитрий. — Нас было трое. Дариа, Никус и я. Росли мы в одном аласе, в школу поступили в один год. Тогда дети из далёких аласов поздно начинали учиться. Поэтому седьмой класс мы кончали, можно сказать, переростками. Ты видел — Дариа и сейчас красивая. А какая была!.. Парни постарше нас заглядывались на неё. Стихи сочиняли, дарили ей. А ходила она только со мной и Никусом. Никус видный был парень. По правде говоря, я с самого начала не очень надеялся на любовь Дарии. Бывают люди, при виде которых самые холодные глаза теплеют. Таким был Никус. Весёлый, кудрявый, лёгкий такой. Пел, танцевал. Не то что я — молчаливый, застенчивый…
Сначала Дариа относилась одинаково к нам обоим, но пришло время, когда одному из нас надо было отойти. Дариа выбрала Никуса — стала совсем по-другому смотреть на него.
Как-то перед летними каникулами я встретил их на улице.
— Вы куда? — спросил я.
— В лес, — смущённо ответила Дариа.
— Пойдём с нами, — сказал Никус, не глядя мне в глаза.
Я отказался. Они не особенно огорчились.
Я стоял у забора, смотрел, как они, взявшись за руки, шли лугом к сосновому бору.
Вот уж тут действительно мне всё стало ясно. Но я ничего не мог с собой поделать. Полюбил Дарию ещё больше. И днем и ночью о ней думал. Конечно, я понимал, что нет у меня никакой надежды. Видный был парень Никус, интересный. Я не удивлялся, что выбрала она его, а не меня. Но сердце… Тогда я впервые почувствовал, что оно у меня есть.
Ты понимаешь, мне физически тяжело было видеть их вместе. Так я оказался на рабфаке в Якутске. Я думал, в городе познакомлюсь с новыми людьми, отвлекусь, может, даже встречу другую девушку. С новыми людьми я познакомился и девушек встретил, красивые были, хорошие. Ты помнишь, как они меня звали? Монахом. Ни одна не могла мне понравиться.
Никус и Дариа прислали письмо. Звали на свадьбу. Я ответил, пожелал им счастья. Теперь-то уж совсем всё кончено, думал я, успокаивая себя.
И тут такая тоска на меня напала. Совсем руки опустились.
Раньше я не понимал книг вроде «Страдания молодого Вертера», я не верил, что можно так страдать из-за любви, даже до самоубийства дойти. Думал, что это просто вздор, что до такого только от безделья можно дойти. Это, мол, раньше богачи с жиру бесились. Да… понял, что не так всё просто… А тут как раз и направили меня в родную деревню — рабфак кончил. Просил перевести в другую школу, в другой район, но в районо отказали наотрез.
Я подал заявление в военное училище. Только ты не думай, что я из-за своей несчастной любви ничего тогда не видел и не понимал. Помнишь, какое время было. Гитлер захватил Польшу, кричал о коммунистической опасности. Войной пахло… Даже мы, молодые, понимали, что приближается день, когда надо будет взять оружие в руки. Так я его взял заранее.
Уже приближался вечер. Дождь почти перестал. С севера подул порывистый ветер.
— Ты слушаешь? — спросил Дмитрий, приподнявшись на локте. — Кажется, я начал издалека… Ты рядовым воевал?
— Да.
— А я командир роты, за людей отвечал… Так вот, слушай. Лето сорок второго. Под Сталинградом. Танки Манштейна в Сальской степи. Тяжело нам было. Из боя в бой. Наш полк сильно поредел. Отвели на отдых, на пополнение. И вот мы в приволжской деревушке. Отмылись, отоспались. На третьи сутки прибыло пополнение. Встречали мы его вместе с Сашей Бондаренко, политруком роты. Чуть не с начала войны мы с ним вместе. Ели из одного котелка. Он мне жизнь спас. Был случай.
Так вот, начали мы с Сашей Бондаренко выкликать новых бойцов по списку, и тут из второго ряда выбежал солдат и мне на шею:
— Дмитрий! Дмитрий!
Я обомлел. Ты понимаешь? Меньше всего на свете я ожидал такой встречи. Никус! На меня так и пахнуло родным аласом. А сердце закололо — Дариа…
Я похлопал его по плечам, шепнул на ухо:
— Иди в строй. Получишь разрешение от взводного, приходи вон в ту избу.
Вечером Никус пришёл ко мне.
Мы с ним проговорили всю ночь. Вспомнили всех друзей, родных, знакомых — от детей до стариков. Только о Дарие — ни слова.
Никус долго рассказывал, как в начале войны его призвали в армию, как он приехал в Якутск, сколько дней там был, кого видел, кто ему что говорил, какой город Томск, какой Новосибирск, где он служил почти год.
«Почему он ни слова не говорит о Дарие? Может, беда какая стряслась». Наконец я не выдержал:
— А как живут твои?
— Да ничего…
— Что-нибудь случилось? Как Дариа?
— В колхозе работает. Теперь председателем. В прошлую зиму родила сына. — Никус виновато взглянул на меня. — Нюргуном назвали.
Я взял бутылку, налил в стаканы водку.
— За здоровье сына твоего Нюргуна.
Никус видел, что смотрю я на него по-дружески. Он облегчённо вздохнул. В самом деле, можно было подумать, что если я так спокойно к этому отнёсся, наверно, время сделало своё. Я меньше о ней думал. Но думать меньше — не значит забыть, разлюбить. Эту истину я до конца понял в ту ночь.
Да, вот так и получилось — чего на войне не бывало! — мы с Никусом в одной роте. Я командир, он солдат. Он словно нарочно был кем-то направлен в мою роту ко мне. В судьбу я, конечно, не верю. Так уж повезло…
Утром я как мог мягче предупредил Никуса — я должен был это сделать:
— Так получилось, Никус, я твой командир, старший лейтенант. Зови меня Дмитрием, только когда мы вдвоём. Сам понимаешь, дисциплина…
— Понимаю, Дмитрий, не бойся, не будешь краснеть из-за меня…
Нас вот-вот должны были отправить на передовую, а неожиданно отвели ещё дальше. Полтора месяца возили с места на место. Перегруппировка. И вот наконец боевой приказ. Я говорил с командирами взводов. Вдруг открылась дверь и вошёл Никус. Он козырнул и вручил мне бумагу:
— Товарищ старший лейтенант, вам письмо.
— Хорошо, — сказал я. — Идите, — и сунул письмо в карман гимнастёрки.
Уже там, ближе к передовой, ночью, в одном из бесчисленных степных оврагов, я вспомнил об этом письме. Достал карманный фонарик, и прежде всего глаза мои наткнулись на подпись: «Дариа». Опять у меня сердце кольнуло.
Письмо было коротенькое, в одну страничку школьной тетради. Дариа писала, что она узнала обо мне из письма Никуса, рада, что я жив и здоров. Сообщала о родственниках. А в конце письма просила меня, как бывалого фронтовика и командира, заботиться о своём друге Никусе, беречь его.
Сколько раз потом я перечитывал это письмо, один бог знает. Ведь это её рукой написано!
Я разговаривал с этим письмом, с Дарией: «Раз твоё счастье зависит от Никуса, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы он вернулся к тебе. На войне всё время человека подстерегает смерть.
1 2 3 4 5