Лучники отшатнулись назад и присели на корточки. Ричард со своей конницей, на правом крыле, понеслись вперед, а за ними один, другой отряд — все по порядку. Наконец полная дружина героев птицей помчалась в галоп по болоту. Она окружила, сжала в своих широких объятиях орды сарацинов. Бешеный крик одного из эмиров у штандарта предупредил об опасности. Стража телохранителей, окружавшая султана, подгоняла его. Саладин отдал наскоро какое-то приказание и ускакал. Ричард заметил это. Он закричал с безумной горечью:
— Клянусь Богом, он от нас не уйдет! О, грязная свинья, Бургундец!
Поскорей отправил он гонца к герцогу, но уже было поздно. Саладин исчез в лесу, а с ним и его отряд телохранителей — самый цвет его государства.
Мамелюки также ударились в бегство. Справа, слева, со всех сторон обезумевшие всадники — чернокожие, с высокими султанами, нубийцы в желтых плащах, тюрк-мены в пестрых шкурах поверх панцирей, уроженцы Сирии, рыцарство Египта — попирали друг друга ногами. Но стальным кольцом охватывали и удерживали чуть не всех их кони рыцарей, привязанные один к другому. Заскакавшие далеко левее храмовники и госпиталиты загоняли всех отставших в эту стальную цепь. И началась в этом железном обруче молчаливая, бездыханная, сложная борьба! Здесь-то был убит добрый рыцарь Жан д'Авен; де Бар свалился в гущу темнокожих и неизбежно сгинул бы, если б сам король Ричард не вырвал его оттуда, работая своей секирой.
— Прости, прости меня, царь мира! — рыдая, бормотал де Бар, целуя колени своего врага.
— Все мы здесь цари! — возразил Ричард. — Возьми мой меч и чекань монету.
И снова ринулся он в самую сечу, а де Бар — за ним по пятам. Таково было начало прочной дружбы между ними. С того дня де Бар больше не слушал наущений Сен-Поля.
Но измена не дремала, она была разлита всюду. Как только началась общая свалка, Ричард на минуту придержал коня, чтоб дать ему вздохнуть и чтобы самому наблюдать за ходом сражения. Он остановился отдельно от своих друзей и смотрел, как мимо летели войска. Вдруг непостижимо, словно внезапный вихрь в прилив, сразу изменяющий погоду, поднялась какая-то суматоха, гомон, топот людей, дерущихся насмерть. С шумом отбиваясь, бежали турки, а христиане — за ними по пятам. Под боком Ричарда сверкнул меч. Он расслышал; «Смерть анжуйскому бесу!» И в самую середину его щита угодил меч Гердена. Но в тот же миг какой-то рыцарь с разбега накинулся на нападающего и выбил его из седла, но сам покачнулся, теряя силы, когда надо было нанести удар.
Это подоспел де Бар, спеша уплатить свой долг. Король горько улыбнулся на спасительную измену одного своего врага другому и на ошеломленность Гердена.
— Жиль, Жиль! — проговорил он. — Постарайся, чтобы я был один-одинешенек на свете, когда вздумаешь опять разить меня в спину! А пока вставай, нормандец, и бей убегающих врагов. Я обожду тебя.
Герден откланялся, избегая смотреть в лицо своему господину, и полетел навстречу туркам. Подле короля остался де Бар, тяжело дыша.
— Но вернется ли он, государь? — спросил французский рыцарь.
— Он не из таких, — возразил Ричард. — Ему стыдно самого себя. Он — честный человек, а я его обидел. Но выслушай, де Бар: если б я не обидел его, мне пришлось бы нанести оскорбление самой святой, самой невинной душе на свете. Ну и пускай! Мы еще столкнемся с Герденом, он может еще добраться до меня, если не устанет гоняться.
До сих пор он говорил как бы про себя, но теперь его соколиный взор был устремлен на де Бара.
— Ну, скажи же мне, — спросил он. — Кто дал приказ заднему отряду ударить по врагу вопреки моим приказаниям?
— Государь! Это — герцог Бургундский.
— Ты не понял меня, — продолжал Ричард. — Приказ-то вышел из горла Бургундца, но кто его вбил в эту тупую голову?
Де Бар смутился.
— О, государь! Увольте меня от ответа. Король Ричард посмотрел на него и сказал:
— Довольно, де Бар! Теперь я знаю, кто это такой. Что ж! Благодаря ему, я проиграл свою игру, но зато сомневаюсь, чтобы он выиграл свою.
И он поехал прочь, приказав де Бару трубить отбой.
«В тот день (пишет аббат Мило понаслышке) мы копали сорок пять курганов над убитыми нехристями; но король, мой повелитель, не чувствовал в этом никакого удовольствия, сколько мне кажется, по той причине, что он надеялся положить себе в мешок голову Саладина. Но мы расчистили себе путь к городу Яффе».
Так и было, но Яффа обратилась в груду камней. Тут состоялось большое заседание. Ричард изложил свои виды. По его мнению, надо было выбирать одно из двух — или исправить Яффу и разом двинуться на Иерусалим, чтобы там добраться до Саладина и сцапать его, или же идти дальше по берегу в Аскалон и снять осаду с этого города.
— Государи мои! — сказал Ричард. — Я стою за Аскалон. Это — ключ к Египту. Пока султан держит нас в тисках в Аскалоне, он может приводить своих вьючных мулов; если же мы освободим этот город, после пальбы, которую зададим ему, мы можем распоряжаться в Иерусалиме по своему усмотрению. Что ты на это скажешь, герцог Бургундский?
При естественном порядке вещей, герцог ничего бы не сказал, но его набил по горло своими внушениями Сен-Поль. Ричард стоит за Аскалон, этот ключ к Египту, поэтому он, герцог, брякнул:
— А я считаю Иерусалим ключом к целому миру. На это Ричард возразил только одно:
— Ключ имеет цену только в том случае, если им можно отпереть дверь.
Все французы стояли за своего предводителя, кроме де Бара. Вместе с присными короля, он тянул в его сторону. Но герцог Бургундский двинуться не хотел, сидел, как тумба. Он сам не хотел идти на Аскалон, и ни один из его воинов не пойдет! Ричард проклял всех французов, но уступил. Правду сказать, он побоялся оставить Сен-Поля позади себя.
Стены и башни Яффы были починены, и в городе оставлен гарнизон. Затем, поздней осенью (правду сказать, слишком поздно), они двинулись внутрь страны по волнообразной травянистой равнине по направлению к Бланшгарду, белому замку на зеленом холме. Подвигаясь медленно и осторожно, христиане направились в Рамле, а оттуда — в Бетнобль, который лежал на расстоянии двух дней пути от Иерусалима. В ту пору, в октябре, стояла мягкая, теплая погода. Под влиянием святых мест и мирной тишины прелестной страны, Ричард был в восторженном настроении. День и ночь он только о том и думал, что он уже па пороге той земли, которая сохраняла стопы Божественного Искупителя. Правда, король был против того, что делалось: он сам предпочел бы подойти к Иерусалиму со стороны Аскалона. Теперь совершалось безумие, но безумие славное, за которое можно охотно пожертвовать своей жизнью. И он, Ричард, был готов умереть, хоть и надеялся, и даже был уверен, что не умрет. Уже раз ужаленный, Саладин теперь оробеет: его здорово поколотили под Арзуфом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
— Клянусь Богом, он от нас не уйдет! О, грязная свинья, Бургундец!
Поскорей отправил он гонца к герцогу, но уже было поздно. Саладин исчез в лесу, а с ним и его отряд телохранителей — самый цвет его государства.
Мамелюки также ударились в бегство. Справа, слева, со всех сторон обезумевшие всадники — чернокожие, с высокими султанами, нубийцы в желтых плащах, тюрк-мены в пестрых шкурах поверх панцирей, уроженцы Сирии, рыцарство Египта — попирали друг друга ногами. Но стальным кольцом охватывали и удерживали чуть не всех их кони рыцарей, привязанные один к другому. Заскакавшие далеко левее храмовники и госпиталиты загоняли всех отставших в эту стальную цепь. И началась в этом железном обруче молчаливая, бездыханная, сложная борьба! Здесь-то был убит добрый рыцарь Жан д'Авен; де Бар свалился в гущу темнокожих и неизбежно сгинул бы, если б сам король Ричард не вырвал его оттуда, работая своей секирой.
— Прости, прости меня, царь мира! — рыдая, бормотал де Бар, целуя колени своего врага.
— Все мы здесь цари! — возразил Ричард. — Возьми мой меч и чекань монету.
И снова ринулся он в самую сечу, а де Бар — за ним по пятам. Таково было начало прочной дружбы между ними. С того дня де Бар больше не слушал наущений Сен-Поля.
Но измена не дремала, она была разлита всюду. Как только началась общая свалка, Ричард на минуту придержал коня, чтоб дать ему вздохнуть и чтобы самому наблюдать за ходом сражения. Он остановился отдельно от своих друзей и смотрел, как мимо летели войска. Вдруг непостижимо, словно внезапный вихрь в прилив, сразу изменяющий погоду, поднялась какая-то суматоха, гомон, топот людей, дерущихся насмерть. С шумом отбиваясь, бежали турки, а христиане — за ними по пятам. Под боком Ричарда сверкнул меч. Он расслышал; «Смерть анжуйскому бесу!» И в самую середину его щита угодил меч Гердена. Но в тот же миг какой-то рыцарь с разбега накинулся на нападающего и выбил его из седла, но сам покачнулся, теряя силы, когда надо было нанести удар.
Это подоспел де Бар, спеша уплатить свой долг. Король горько улыбнулся на спасительную измену одного своего врага другому и на ошеломленность Гердена.
— Жиль, Жиль! — проговорил он. — Постарайся, чтобы я был один-одинешенек на свете, когда вздумаешь опять разить меня в спину! А пока вставай, нормандец, и бей убегающих врагов. Я обожду тебя.
Герден откланялся, избегая смотреть в лицо своему господину, и полетел навстречу туркам. Подле короля остался де Бар, тяжело дыша.
— Но вернется ли он, государь? — спросил французский рыцарь.
— Он не из таких, — возразил Ричард. — Ему стыдно самого себя. Он — честный человек, а я его обидел. Но выслушай, де Бар: если б я не обидел его, мне пришлось бы нанести оскорбление самой святой, самой невинной душе на свете. Ну и пускай! Мы еще столкнемся с Герденом, он может еще добраться до меня, если не устанет гоняться.
До сих пор он говорил как бы про себя, но теперь его соколиный взор был устремлен на де Бара.
— Ну, скажи же мне, — спросил он. — Кто дал приказ заднему отряду ударить по врагу вопреки моим приказаниям?
— Государь! Это — герцог Бургундский.
— Ты не понял меня, — продолжал Ричард. — Приказ-то вышел из горла Бургундца, но кто его вбил в эту тупую голову?
Де Бар смутился.
— О, государь! Увольте меня от ответа. Король Ричард посмотрел на него и сказал:
— Довольно, де Бар! Теперь я знаю, кто это такой. Что ж! Благодаря ему, я проиграл свою игру, но зато сомневаюсь, чтобы он выиграл свою.
И он поехал прочь, приказав де Бару трубить отбой.
«В тот день (пишет аббат Мило понаслышке) мы копали сорок пять курганов над убитыми нехристями; но король, мой повелитель, не чувствовал в этом никакого удовольствия, сколько мне кажется, по той причине, что он надеялся положить себе в мешок голову Саладина. Но мы расчистили себе путь к городу Яффе».
Так и было, но Яффа обратилась в груду камней. Тут состоялось большое заседание. Ричард изложил свои виды. По его мнению, надо было выбирать одно из двух — или исправить Яффу и разом двинуться на Иерусалим, чтобы там добраться до Саладина и сцапать его, или же идти дальше по берегу в Аскалон и снять осаду с этого города.
— Государи мои! — сказал Ричард. — Я стою за Аскалон. Это — ключ к Египту. Пока султан держит нас в тисках в Аскалоне, он может приводить своих вьючных мулов; если же мы освободим этот город, после пальбы, которую зададим ему, мы можем распоряжаться в Иерусалиме по своему усмотрению. Что ты на это скажешь, герцог Бургундский?
При естественном порядке вещей, герцог ничего бы не сказал, но его набил по горло своими внушениями Сен-Поль. Ричард стоит за Аскалон, этот ключ к Египту, поэтому он, герцог, брякнул:
— А я считаю Иерусалим ключом к целому миру. На это Ричард возразил только одно:
— Ключ имеет цену только в том случае, если им можно отпереть дверь.
Все французы стояли за своего предводителя, кроме де Бара. Вместе с присными короля, он тянул в его сторону. Но герцог Бургундский двинуться не хотел, сидел, как тумба. Он сам не хотел идти на Аскалон, и ни один из его воинов не пойдет! Ричард проклял всех французов, но уступил. Правду сказать, он побоялся оставить Сен-Поля позади себя.
Стены и башни Яффы были починены, и в городе оставлен гарнизон. Затем, поздней осенью (правду сказать, слишком поздно), они двинулись внутрь страны по волнообразной травянистой равнине по направлению к Бланшгарду, белому замку на зеленом холме. Подвигаясь медленно и осторожно, христиане направились в Рамле, а оттуда — в Бетнобль, который лежал на расстоянии двух дней пути от Иерусалима. В ту пору, в октябре, стояла мягкая, теплая погода. Под влиянием святых мест и мирной тишины прелестной страны, Ричард был в восторженном настроении. День и ночь он только о том и думал, что он уже па пороге той земли, которая сохраняла стопы Божественного Искупителя. Правда, король был против того, что делалось: он сам предпочел бы подойти к Иерусалиму со стороны Аскалона. Теперь совершалось безумие, но безумие славное, за которое можно охотно пожертвовать своей жизнью. И он, Ричард, был готов умереть, хоть и надеялся, и даже был уверен, что не умрет. Уже раз ужаленный, Саладин теперь оробеет: его здорово поколотили под Арзуфом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95