— Ваше величество!
— Что?
— Генерал от инфантерии Толстой просит разрешения доложить конфиденциально.
Сведя брови, Павел повернулся резко к невысокому, в строго сидящем мундире человеку с тусклым, смугловатым лицом.
— Ваше величество, долгом почитаю представление сделать об унтер-офицерах Преображенского полка Чиркове и Рахманове. Вели с солдатами разговоры, порочащие службу, с явным почти призывом к неповиновению.
Петр Александрович остановился, потеряв взгляд императора, скользнувший куда-то в сторону. Бог весть, что виделось Павлу над ровным, четко очерченным париком, без единой складки, как хорошо замоченная маслина, лбом генерала. Светло-зеленые шеренги у опушки рощи; серая юбка Нелидовой, брошенная небрежно на караковый, влажный от дождя круп лошади; или забрызганный грязью мундир Линденера той, канувшей осенью?
— Полноте, у Алексея Андреевича?
— Ваше величество, умению добиться воинской выправки от солдат, исправности от офицеров мы у граф Аракчеева все учимся. Но за происками якобинскими уследить — долг общий, дай Бог, хватило бы глаз, за чумой этой, расползшейся на всю Европу…
— Довольно! Вы рапорт делаете или проповедь читаете? /
— Ваше величество, о государстве радею!
— Ладно. Где донесение у вас?
— Свидетелей троих имею, из солдат. И слышал сам, затаясь вечером в палатке.
Молча, пристально Павел посмотрел ему прямо в глаза.
— Осуждали устав воинский, поминая прежнюю службу, у Потемкина. Сетовали, что, мол, солдат нынче в штиблеты обут, будто барин, а в казарму заперт, точно вор; стало быть, поступлеио с ним как только с банкротом поступают, не иначе как задолжал Отечеству. Задолжал, говорят. — Толстой понизил голос, хоть в зале не было никого, кроме застывшего у самых дверей Репнина. — С шестьдесят второго года, что обещано. Один раз гвардия Россию избавила от прусской дури… простите, ваше величество, повторяю, как слышал.
— Дальше.
— Раз избавила, да не так. А теперь бы, разом, и от иного зла освободиться, как у французов, ассамблею составить, в которой каждый бы голос имел о делах общих.
— Кто слышал это, кроме вас?
— Этих слов — никто. С солдатами они про устав говорили, а это меж собой. Я из палатки отослал тех, что привели меня.
— Хорошо. Бумаги о сем не пишите. Идите. Выходя с деревянным лицом, негромко сказал вытянувшемуся Репнину:
— Спасибо, Николай Васильевич, маневры проведены вами образцово.
В коридоре ему не хватило воздуха. Плечом опершись о стену, обернулся, не смотрит ли кто, вытер пот с висков. Медленно, тяжело ступая, добрался до лестницы, сипло выдохнул грохнувшему в пол прикладом караульному:
— Графа Аракчеева во двор.
Дождь все не кончался, и Алексей Андреевич, увидев государя в окно, вышел к нему с накидкой, но, встретившись взглядом, вытянулся, обвесив на руке клетчатую ткань.
— Что полагаете вы о благонадежности солдат полка вашего?
— Государь, дух потемкинский не сразу выбьешь, но на маневрах этих доволен я исправностью, старанием большинства.
— О Чиркове что скажете?
— Не припоминаю. Видно, без выговоров у меня ходит.
— А Рахманов?
— Этот плечо тянет. Трижды тростью вправлял его в строй, разумеет тяжело.
— Плечо тянет? Сквозь строй, обоих! Немедля!
Втянув голову в плечи, Аракчеев исподлобья глянул на императора, развернулся четко, шлепнув штиблетами по воде, и, разбрызгивая лужи, зашагал к крыльцу.
…Выйдя за караул, Павел закинул руки за спину, сгорбился. Брел, не разбирая дороги, исхоженными бессчетно местами, уголком глаза примечая багрец разбросанных по кустам ягод, свежую зелень мха у края топи. На торопливые шаги сзади обернулся резко; стиснув зубы, вгляделся и замер, уставясь в землю меж кончиками носков сапог.
Нелидова почти бежала; спутник ее, повинуясь взмаху женщины, отстал в полусотне шагов.
— Ваше величество!
— Да, Катя.
— Там забьют насмерть этих несчастных преображенцев! Вы даже не сказали Аракчееву, сколько раз их прогнать сквозь строй!
— Екатерина Ивановна, ваше ли это дело?
— Государь, когда я вижу горе, я иду к вам. И, пока встречаю людей, ждущих милосердия, буду вас мучить, чтобы вы не отвергали их! Будьте добры, будьте собой, ведь истинное в вас — доброта!
— Катя, вы думаете, мне не больно? Я грешен, но, отпустите вы мои грехи или нет, я не властен сделать милость справедливостью,
— Они виновны?
— Очень.
— Так простите их!
— Катя, вы губите…
— Что? Державу?
— Нет. Так вам… угодно, чтобы их помиловали?
— Господи!
— Хорошо. Они будут отправлены в Томский полк.
Вздохнув торопливо, глубоко, Нелидова., повернувшись, крикнула ждавшему ее брату:
— Аркадий! Останови казнь, они прощены! — И шагнула, словно в воду, зажмурив глаза, к Павлу, приникла к его руке.
. * * *
В непогоду Гатчинский дворец казался мшистым валуном, вздыбившимся из топи. Все комнаты продувались уносившими мгновенно тепло сквозняками; кутаясь во все теплое, что находилось под рукой, становились неразговорчивыми, раздраженными дамы, проклинали тесноту, холод и чад от печей кавалеры. Один император казался счастлив; в обучение войск после удачно прошедших маневров о?? вникал меньше, случалось, два-три вахт-парада подряд не делал никому выговоров. Довольный своей армией, Павел с удовольствием перечитал дважды жалобу кончанского строптивца.
Так ничего и не понявший Суворов плакался на здоровье и чинимые ему досмотром коллежского советника Николаева неудобства. Мнил еще себя выше подозрений, будто закдн не один для всех. Павел с удовольствием начертал на письме резолюцию «оставить без ответа». Может быть, прежняя, потемкинская армия и была хороша для своего случая, да только какие великие победы были ею одержаны? Турок разбили, польских повстанцев, пугачевские шайки — так ведь и все на том! Армия собрана была для насущного дела: отвоевать у Порты Очаков, Перекоп, выжечь гнезда, из которых вылетали по весне на южнороссийские земли хищные осы, потому и порядка в ней было не более, чем у Потемкина в спальне. А войско — лицо государства, довольно поглядеть на строй английской гвардии и толпу янычар, чтобы сказать, в какой державе каковы нравы! Новая российская армия уже иная, не потемкинская; если бы хитроумный Тугуг не подписал с французами предательского договора, еще весной она бы показала себя республиканцам — что же, дайте срок… Главное — эта армия есть. От военных чинов идти должно уважение к дисциплине, умение подчиниться беспрекословно и командовать разумно, согласно уставу.
А в России и многое иное. Народ следует приучить к рачительности, выправить понятие его о достойном облике дома, поля, внешности человеческой. В звериной шкуре ходить — может показаться и удобнее, чем в мундире; но одетый в аккуратный мундир человек наверняка носовой платок имеет и умыться не забудет, за столом обшлагом губы не утрет и рукой с тарелки кусок не ухватит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67