– А вы-то почему переезжаете? – проявила любопытство я. Женщина запнулась, а потом, глядя на мой живот, ответила.
– Мы с мужем разводимся. Вот, приходится менять квартиру.
– Да на что ж ее можно поменять?! – ужаснулась я.
– Поеду в область, там квартиры втрое дешевле, – пояснила хозяйка. – А ему – супостату – комнату.
– Почему супостату? – опешила я.
– Бросает меня, – вздохнула она, и, давая понять, что разговор окончен, вышла в комнату. Я растерянно прошла еще пару шагов, осмотрела ванну. Она была смежной и, как ожидалось, вся поросла грибком. Представить себя на такой ванне я не смогла. Но самым ужасным, самым страшным кошмаром, который заставил меня бежать бегом от этого дома, квартиры, района, бежать, на ходу вытирая слезы, слепившие меня – было дежавю, охватившее меня со страшной силой. Я вдруг отчетливо поняла, что если мы с Костей немедленно что-то не сделаем с нашей жизнью, то через пять-десять лет я буду совсем как она. Как эта уже сведенная «на нет» женщина, покидающая Москву, уходящая прочь от этого неподъемного холма из сказки Льюиса Керрола. И конечно, моя измена никуда не денется, даже если Костя купит квартиру и будет и дальше таким же прекрасным отцом и мужем. Только надолго ли? Происшедшее так и будет висеть годами, как топор, как ружье, которое когда-нибудь обязательно выстрелит. И ребенок обязательно окажется от Дениса, чтобы каждый день напоминать о том, что я пользуюсь любовью и семейным счастьем в кредит, также как и квартирой. Потому что в таком доме, в такой квартире наша семья обязательно развалится. И я окажусь там, откуда пришла. Сидящей где-то в области, одна, да еще и с ребенком на руках. Зачем? Зачем?
– Что с вами? С вами все в порядке? – одернула меня за руку женщина в рабочей форме сотрудницы Метрополитена. Оказывается, я дошла уже до самого Метро и умудрилась войти в него, даже не заметив.
– Нет. Не нормально. Но это ничего, – я отвела руку в сторону и побрела к поезду. Слезы кончились, осталась только какая-то тупая решимость, которая довезла меня до дома. Несколько раз я останавливалась и пыталась паниковать. Мне казалось, что еще можно остановиться, еще можно что-то исправить, придумать, сделать по-другому…
– Ты смотрела квартиру? – с порога спросил меня Константин. Он с беспокойством посматривал на мой живот. Видимо, я не очень адекватно смотрелась, стоящая в дверях и тупо ковыряющая ключом дверной косяк.
– Да. Смотрела, – кивнула я и вошла в квартиру.
– И что? Как? Ты понимаешь, я уже договорился завтра на аванс, нам надо спешить, а то мы не успеем подать документы в банк, – он так частил, словно пытался заткнуть мне рот, не дать сказать то, чего он совершенно не хочет слышать. Я его не перебивала, стояла и спокойно снимала туфли. Мне было жарко, хотелось пить. И совершенно не хотелось ни о чем говорить.
– Нальешь мне чаю? – попросила я.
– Конечно. Иди, садись. Тебе с сахаром?
– Да. И с булочкой. Даже с двумя, – жалобно попросила я. И все, не выдержала, расплакалась.
– Что ты! Что ты, перестань. Мы же туда поедем не на всю жизнь. Поменяемся через пару лет. Вот, еще денег подкопим и поменяемся! – Костя гладил меня по волосам, целовал глаза, вытирая ладонью слезы.
– Ты думаешь? Правда? Ты в это веришь? – всхлипывала я.
– Ну конечно, глупенькая! Конечно!
– Я не уверена, что смогу прожить там и сутки.
– Я тоже, но что делать. Сейчас мы точно не можем потянуть ничего другого!
– Может, тогда и не надо ничего тянуть? Вложить как Динка деньги в паевой фонд и копить их?
– Ты что, хочешь, чтобы мы вообще все потеряли? – Костя разозлился и ожесточенно жестикулировал.
– Но она-то не теряет.
– Еще не вечер!
– Ты дуешь на воду, – обиделась я.
– Может быть, – вдруг не стал спорить Константин Яковлевич. – Но сейчас это не имеет для меня никакого значения. Абсолютно никакого. Я не собираюсь просчитывать выгоды, искать проценты, что-то там накручивать. Мне просто нужен дом. Наш дом. Для тебя, меня и нашего ребенка. Ты понимаешь, что мы должны это сделать. Для него.
– Для кого? – не поняла я. Я невнимательно слушала Костю, потому что одни и те же мысли, которые я так хотела бы выключить, крутились и крутились у меня в голове.
– Для сына. Для нашего сына, – возбужденно уговаривал меня Константин. Я на секунду замерла, потом отпила немного чая из уже остывшей чашки. Откусила булку. Пожевала ее немного, чтобы приободриться. А потом сказала:
– Ты знаешь, я не уверена, что этот ребенок – твой.
Глава 6.
Точки над «И»
И началось. Так бывает, когда врач вскроет ножом болезненную, загноившуюся рану. Сначала дикая боль, потом хочется выть и кататься по полу, но по всему заметно, что скоро станет легче. А при определенной доле везения, правильной терапии и уходе останется только тоненький шрам. Опасность миновала. Хотя уже и было недалеко до общего заражения крови. В общем, успели. У вас когда-нибудь вырезали аппендицит? У меня да, причем при весьма сумбурных обстоятельствах. Мне было семнадцать лет, совсем взрослая барышня со своими интересами, делами. Ой, дел у меня было в то лето невпроворот. Стояла жара, мы с Динкой, совсем как героини Иоанны Хмелевской, стремились успеть повсюду. И раков наловить, и научиться делать французский маникюр, и нарыть денег на кино. Особым прицепом стояли прополка и полив огорода, неизбежная кара, от которой нам так и не удавалось никуда деться. Поразительно, сколько лет я полола огород, но так и не смогла не то чтобы полюбить, но даже и просто смириться с этим ужасным занятием. Я орудовала тяпкой с выражением лица, которое бывает у человека, который сидит на тонущем корабле. Представьте себе: Титаник, истеричные женские крики, священник читает отходную молитву, а вы стоите перед последней шлюпкой и решаете вопрос, влезть ли вам на единственное оставшееся место или отдать его несчастной матери с трехмесячным младенцем. Естественно, вы жертвуете собой ради спасения дитя. Мамаша довольно плюхается в лодку, и вы провожаете отплывающее суденышко взглядом, исполненным тоски и безысходности напополам с готовностью достойно встретить смерть, которая уже близко. Уже плещет за бортом обжигающе холодными волнами. Представили? Вот с таким примерно лицом я обычно полола огород. Если бы у моей матери было сердце, оно бы разорвалось от жалости, глядя на меня. Но у матери в вопросах приусадебного хозяйства сердце отключалось. Ничего личного, только бизнес…. Но где-то в середине июля я умудрилась, невзирая на жуткое пекло, очень сильно простудиться. Я купалась в Клязьме, без устали падая с мостика в проточную воду, которая несла меня своими быстрыми потоками дальше, в сторону Леоново. Верховья Клязьмы – это что-то типа скоростного трека на воде, очень быстрая речка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69