В один из июньских
вечеров Джонс принес с собой бутылку превосходного виски и принялся щедро
потчевать им хозяина; тогда-то впервые и завязалась поистине безумная
беседа. Бывало, что и прежде Роджерс рассказывал достаточно дикие истории -
о каких-то таинственных экспедициях в Тибет, в глубину Африки, в аравийские
пустыни, в долину Амазонки, на Аляску, на малоизученные острова в южной
части Тихого океана; вдобавок ко всему он утверждал, что прочел такие
чудовищные, неправдоподобные фантасмагорические книги, как собрание
фрагментов из доисторических сказаний Пнакотических рукописей и песнопений
Дхол, приписываемых злобному и бесчеловечному Ленгу, - но ничто из всего
этого не показалось Джонсу в этот июньский вечер столь безумным, как
вырвавшееся из уст его хозяина под воздействием виски, признание.
Роджерс начал с туманныз, но притом хвастливых намеков - ему якобы
удалось открыть в природе нечто совершенно неизведанное, и он привез с собой
из экспедиции реальное подтверждение своего открытия. Судя по пьяным его
разглагольствованиям, он ушел намного дальше всех прочих мистиков в
толковании загадочных, исходящих из седой древности книг, и они ясно указали
ему на некоторые удаленные места земли, где затаились феноменальные
реликтовые существа - пережитки эпох и жизненных циклов, протекших задолго
до появления человека, а в иных случаях связанных с другими мирами и
измерениями, общение с которыми было достаточном частым в давно забытые
времена. Джонса поражали неистовость воображения, способного породить
подобные идеи, и теперь ему все мучительнее хотелось угадать, какое же путь
духовного развития прошел обладающий подобной фантазией человек. Дала ли ей
толчок работа в музее мадам Тюссо, среди болезненно гротесковых восковых
фигур, или то была врожденная его склонность, и выбор рода занятий стал лишь
одним из ее проявлений? Так или иначе, становилось ясно, что деятельность
этого человека была теснейшим образом связана с его неповторимо
оригинальными понятиями об окружающем мире. Все яснее выступала природа
самых мрачных его намеков по поводу кошмарных монстров в отгороженной части
демонстрационного зала с табличкой "Только для взрослых". Не боясь быть
осмеянным, Роджерс исподволь внушал Джонсу мысль, что далеко не все эти
дьявольские диковины сотворены человеком.
И только совсем уж откровенный скептицизм и насмешки, которыми Джонс
отвечал на эти бездоказательные притязания нового своего знакомца, нарушили
быстро нараставшую сердечность их отношений. Роджерс - это было ясно -
воспринимал себя в высшей степени всерьез, он вдруг обратился в обиженного
угрюмца, терпящего присутствие недавно еще желанного приятеля лишь из
упрямого стремления рано или поздно разрушить стену вежливого и благодушного
недоверия. Пре встречах по-прежнему звучали замысловатые россказни и
таинственные намеки на ритуалы и жертвоприношения в честь чудовищных
Властителей Древности., но все чаще вконец раздосадованный Роджерс подводил
своего гостя к одному из самых жутких монстров в отгороженной части зала и
сердито указывал на те его черты, какие трудно было соотнести даже с самыми
искусными образцами человеческого мастерства. Побуждаемый странным, острым
влечением к открывшейся вдруг новизне, Джонс по-прежнему захаживал в музей,
хотя и понимал теперь, что былое благорасположение владельца уже утрачено
им. Впрочем, по временам, выказывая притворное согласие, он пытался
потворствовать некоторым намекам или утверждениям Роджерса, но того подобная
тактика уже редко обманывала.
Растущая между ними неприязнь достигла пика в сентябре. Однажды, в
послеобеденный час, Джонс по старой привычке забрел в музей и стал не спеша
прохаживаться вдоль мрачных его экспозиций, со столь уже знакомыми ему
ужасами, как вдруг до него донесся своеобразный долгий звук, изошедший
откуда-то со стороны рабочей комнаты Роджерса. Другие посетители музея тоже
уловили его и стали прислушиваться к отголоску, прокатившемуся вдоль
обширного сводчатого подземелья. Трое служителей музея обменялись странными
взглядами, а один из них - смуглый молчаливый малый с внешностью чужеземца,
постоянный помощник Роджерса в качестве реставратора и дизайнера -
ухмыльнулся загадочной улыбкой, видимо, озадачившей даже его коллег и грубо
задевшей какую-то грань чувствительности Джонса. То был собачий лай или
визг, и его могли исторгнуть только испытываемые одновременно дикий испуг и
предсмертная агония. Его страстное, мучительное исступление было
непереносимо для слуха, а присутствие в зале гротесковых уродств удваивало
жуткое впечатление. Джонс вдруг вспомнил, что в музей никогда не допускались
собаки.
Он было уже направился к двери, ведущей в рабочую комнату, когда
смуглый помощник хозяина жестом остановил его. Мистера Роджерса, сказал он
мягким, но настойчивым тоном, одновременно извиняющимся и смутно
язвительным, - мистера Роджерса сейчас нет, а в его отсутствие никого в
рабочую комнату впускать не велено. Что же касается собачьего лая, добавил
он, то, видимо, что-то такое стряслось во дворе за музеем. По соседству
полно приблудных дворняжек, и они иногда устраивают ужасно шумные драки. В
самом же музее никаких собак нет. Но если мистер Джонс желает увидеть
мистера Роджерса, то сможет найти его здесь незадолго до закрытия музея.
Взобравшись по старым каменным ступеням, Джонс вышел наружу и на сей
раз более внимательно обозрел убогое окружение музея. Покосившиеся, ветхие
дома - прежде жилые, а теперь большей частью обращенные в лавочки и склады -
поистине были древние. Некоторые из них, напоминая о временах Тюдоров,
завершались остроконечными крышами, и над всей округой висела тонкая,
миазматическая вонь. Рядом с мрачными строением, подвал которого занимал
музей, виднелась низкая арка ворот, откуда начиналась темная, выложенная
булыжником аллея, и Джонс двинулся по ней в смутном желании обследовать двор
позади рабочей комнаты - мысль о собаке не давала ему покоя. Двор был бледно
освещен поздним предвечерним светом и огорожен со всех сторон глухими
стенами, внушающими неопределенную угрозу и еще более угрюмыми, нежели
обшарпанные фасады старых зловещих здания, тесно сгрудившихся вокруг музея.
Никаких собак не оказалось здесь и в помине, и Джонсу показалось
удивительным, как скоро смогли исчезнуть всякие следы странного
происшествия, породившего такой болезненно-пронзительный визг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
вечеров Джонс принес с собой бутылку превосходного виски и принялся щедро
потчевать им хозяина; тогда-то впервые и завязалась поистине безумная
беседа. Бывало, что и прежде Роджерс рассказывал достаточно дикие истории -
о каких-то таинственных экспедициях в Тибет, в глубину Африки, в аравийские
пустыни, в долину Амазонки, на Аляску, на малоизученные острова в южной
части Тихого океана; вдобавок ко всему он утверждал, что прочел такие
чудовищные, неправдоподобные фантасмагорические книги, как собрание
фрагментов из доисторических сказаний Пнакотических рукописей и песнопений
Дхол, приписываемых злобному и бесчеловечному Ленгу, - но ничто из всего
этого не показалось Джонсу в этот июньский вечер столь безумным, как
вырвавшееся из уст его хозяина под воздействием виски, признание.
Роджерс начал с туманныз, но притом хвастливых намеков - ему якобы
удалось открыть в природе нечто совершенно неизведанное, и он привез с собой
из экспедиции реальное подтверждение своего открытия. Судя по пьяным его
разглагольствованиям, он ушел намного дальше всех прочих мистиков в
толковании загадочных, исходящих из седой древности книг, и они ясно указали
ему на некоторые удаленные места земли, где затаились феноменальные
реликтовые существа - пережитки эпох и жизненных циклов, протекших задолго
до появления человека, а в иных случаях связанных с другими мирами и
измерениями, общение с которыми было достаточном частым в давно забытые
времена. Джонса поражали неистовость воображения, способного породить
подобные идеи, и теперь ему все мучительнее хотелось угадать, какое же путь
духовного развития прошел обладающий подобной фантазией человек. Дала ли ей
толчок работа в музее мадам Тюссо, среди болезненно гротесковых восковых
фигур, или то была врожденная его склонность, и выбор рода занятий стал лишь
одним из ее проявлений? Так или иначе, становилось ясно, что деятельность
этого человека была теснейшим образом связана с его неповторимо
оригинальными понятиями об окружающем мире. Все яснее выступала природа
самых мрачных его намеков по поводу кошмарных монстров в отгороженной части
демонстрационного зала с табличкой "Только для взрослых". Не боясь быть
осмеянным, Роджерс исподволь внушал Джонсу мысль, что далеко не все эти
дьявольские диковины сотворены человеком.
И только совсем уж откровенный скептицизм и насмешки, которыми Джонс
отвечал на эти бездоказательные притязания нового своего знакомца, нарушили
быстро нараставшую сердечность их отношений. Роджерс - это было ясно -
воспринимал себя в высшей степени всерьез, он вдруг обратился в обиженного
угрюмца, терпящего присутствие недавно еще желанного приятеля лишь из
упрямого стремления рано или поздно разрушить стену вежливого и благодушного
недоверия. Пре встречах по-прежнему звучали замысловатые россказни и
таинственные намеки на ритуалы и жертвоприношения в честь чудовищных
Властителей Древности., но все чаще вконец раздосадованный Роджерс подводил
своего гостя к одному из самых жутких монстров в отгороженной части зала и
сердито указывал на те его черты, какие трудно было соотнести даже с самыми
искусными образцами человеческого мастерства. Побуждаемый странным, острым
влечением к открывшейся вдруг новизне, Джонс по-прежнему захаживал в музей,
хотя и понимал теперь, что былое благорасположение владельца уже утрачено
им. Впрочем, по временам, выказывая притворное согласие, он пытался
потворствовать некоторым намекам или утверждениям Роджерса, но того подобная
тактика уже редко обманывала.
Растущая между ними неприязнь достигла пика в сентябре. Однажды, в
послеобеденный час, Джонс по старой привычке забрел в музей и стал не спеша
прохаживаться вдоль мрачных его экспозиций, со столь уже знакомыми ему
ужасами, как вдруг до него донесся своеобразный долгий звук, изошедший
откуда-то со стороны рабочей комнаты Роджерса. Другие посетители музея тоже
уловили его и стали прислушиваться к отголоску, прокатившемуся вдоль
обширного сводчатого подземелья. Трое служителей музея обменялись странными
взглядами, а один из них - смуглый молчаливый малый с внешностью чужеземца,
постоянный помощник Роджерса в качестве реставратора и дизайнера -
ухмыльнулся загадочной улыбкой, видимо, озадачившей даже его коллег и грубо
задевшей какую-то грань чувствительности Джонса. То был собачий лай или
визг, и его могли исторгнуть только испытываемые одновременно дикий испуг и
предсмертная агония. Его страстное, мучительное исступление было
непереносимо для слуха, а присутствие в зале гротесковых уродств удваивало
жуткое впечатление. Джонс вдруг вспомнил, что в музей никогда не допускались
собаки.
Он было уже направился к двери, ведущей в рабочую комнату, когда
смуглый помощник хозяина жестом остановил его. Мистера Роджерса, сказал он
мягким, но настойчивым тоном, одновременно извиняющимся и смутно
язвительным, - мистера Роджерса сейчас нет, а в его отсутствие никого в
рабочую комнату впускать не велено. Что же касается собачьего лая, добавил
он, то, видимо, что-то такое стряслось во дворе за музеем. По соседству
полно приблудных дворняжек, и они иногда устраивают ужасно шумные драки. В
самом же музее никаких собак нет. Но если мистер Джонс желает увидеть
мистера Роджерса, то сможет найти его здесь незадолго до закрытия музея.
Взобравшись по старым каменным ступеням, Джонс вышел наружу и на сей
раз более внимательно обозрел убогое окружение музея. Покосившиеся, ветхие
дома - прежде жилые, а теперь большей частью обращенные в лавочки и склады -
поистине были древние. Некоторые из них, напоминая о временах Тюдоров,
завершались остроконечными крышами, и над всей округой висела тонкая,
миазматическая вонь. Рядом с мрачными строением, подвал которого занимал
музей, виднелась низкая арка ворот, откуда начиналась темная, выложенная
булыжником аллея, и Джонс двинулся по ней в смутном желании обследовать двор
позади рабочей комнаты - мысль о собаке не давала ему покоя. Двор был бледно
освещен поздним предвечерним светом и огорожен со всех сторон глухими
стенами, внушающими неопределенную угрозу и еще более угрюмыми, нежели
обшарпанные фасады старых зловещих здания, тесно сгрудившихся вокруг музея.
Никаких собак не оказалось здесь и в помине, и Джонсу показалось
удивительным, как скоро смогли исчезнуть всякие следы странного
происшествия, породившего такой болезненно-пронзительный визг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12