Это
весьма встревожило меня, ибо ранее за ним никогда не водилось привычки
разговаривать с самим собой. Мы вошли в лабораторию, и я снова увидел эту
отвратительную электрическую машину, стоявшую у стола и излучавшую жуткий
фиолетовый свет. Она была подключена к мощной химической батарее, но,
по-видимому, была обесточена, ибо в данный момент она не вздрагивала и не
издавала устрашающих звуков, как это мне случалось наблюдать раньше. В ответ
на мои расспросы Тиллингаст пробубнил, что свечение, исходящее от машины, не
имеет электрической природы.
Он усадил меня слева от нее и повернул выключатель, расположенный под
рядом стеклянных ламп. Послышались привычные звуки, сначала напоминающие
плевки, затем переходящие в жалобный вой и завершающиеся постепенно сходящим
на нет жужжанием. Одновременно свечение то усиливалось, то ослабевало, и
наконец приобрело какой-то бледный, тревожащий цвет или, точнее, палитру
цветов, которую я не мог не то чтобы определить, а даже представить себе.
Тиллингаст, который внимательно наблюдал за мною, усмехнулся, увидев мою
озадаченную гримасу. "
- Хочешь знать, что это такое? прошептал он. Это ультрафиолет.
Я изумленно выпучил глаза, а он, не переставая ухмыляться, продолжал:
Ты считал, что ультрафиолетовые лучи не воспринимаются зрением и был
абсолютно прав. Но сейчас ты можешь наблюдать их, как и многое другое, ранее
недоступное человеческому взору. Я объясню. Волны, вырабатываемые машиной,
пробуждают в нас тысячи спящих чувств чувств, унаследованных нами за период,
протяженный от первых до последних шагов эволюции, от состояния свободных
электронов - до синтеза человека органического. Я лицезрел истину и теперь
хочу открыть ее тебе. Хочешь посмотреть, как она выглядит? Я покажу тебе,
Тиллингаст сел, задув свечу, прямо напротив меня и тяжелым взором посмотрел
мне в глаза. Органы чувств, которые у тебя имеются, и прежде всего слух,
уловят множество новых, доселе неизвестных ощущений. Затем появятся другие.
Ты когда-нибудь слышал о шишковидном теле1? Мне становится
смешно, когда я думаю об этом жалком эндокринологе, об этом запутавшемся
вконец человечишке,
этом выскочке Фрейде. Тело это есть величайший орган из всех, которые
только имеются у человека, и открыл это я. Подобно глазам, оно передает
зрительную информацию непосредственно в мозг. Если ты нормален, ты получаешь
эту информацию в полной мере... естественно, я имею ввиду образы из глубин
мироздания.
Я окинул взором огромную, с наклонной южной стеной мансарду, залитую
тусклыми лучами, недоступными обычному глазу. Дальние ее углы были
по-прежнему темны, и все помещение казалось погруженным в нереальную дымку,
скрывавшую его действительную природу и влекшую воображение в мир фантомов и
иллюзий. Тиллингаст замолчал. Мне представилось, что я нахожусь в некоем
огромном и экзотичном храме давно умерших богов, некоем сплетенном из тумана
строении с неисчислимыми колоннами черного камня, взлетающими от основания
влажных плит к облачным высотам, что простираются за пределами моего
видения. Картина эта некоторое время сохраняла отчетливость, но постепенно
перешла в жуткое ощущение полного, абсолютного одиночества посреди
бесконечного, невидимого и беззвучного пространства. Казалось, меня окружает
одна пустота и больше ничего. Я почувствовал, как на меня наваливается ужас,
какого я не испытывал с самого детства. Он-то и заставил меня вытащить из
кармана револьвер с тех пор, как я подвергся нападению в Ист Провиденс, я
регулярно ношу его с собой с наступлением темноты. Затем откуда-то из
бесконечно удаленных в пространстве и времени областей до меня начал
доноситься какой-то звук. Он был едва уловимым, слегка вибрирующим и, вне
всякого сомнения, музыкальным, но в то же время в нем был оттенок какой-то
исступленной дикости, заставивший все мое естество испытать нечто, похожее
на медленную, изощренную пытку. Затем раздался звук, напоминающий царапание
по шероховатому стеклу. Одновременно потянуло чем-то вроде сквозняка,
казалось, исходившего из того же источника, что и звук. В то время как,
затаив дыхание, я напряженно вслушивался, звук и поток воздуха усиливались,
и внезапно я увидал себя привязанным к рельсам на пути быстро мчащегося
поезда. Но стоило мне заговорить с Тиллингастом, как видение это мгновенно
прекратилось. Передо мной снова были только человек, уродливая машина и
погруженное в полумрак пространство за ней. Тиллингаст омерзительно
скалился, глядя на револьвер, почти бессознательно вынутый мною из кармана.
По выражению его лица я понял, что он видел и слышал все то, что видел и
слышал я, если только не больше. Я шепотом пересказал ему свои впечатления.
В ответ он посоветовал мне оставаться по возможности спокойным и
сосредоточенным.
- Не двигайся, предупредил он. Мы можем видеть в этих лучах, но не
забывай о том, что и нас видят. Я уже говорил тебе, что слуги ушли из дома,
но не сказал каким образом. Эта глупая баба, моя экономка, включила внизу
свет, хотя я строго-настрого предупреждал ее не делать этого. Естественно, в
следующее мгновение колебания тока в энергосети пришли в резонанс с
излучением. Должно быть это было страшно: их истошные вопли доносились до
меня, прорываясь сквозь пелену всего того, что я видел и слышал в другом
измерении. Нужно признаться, что и меня пробрал озноб, когда я обнаружил
одежду, кучками валявшуюся вокруг дома. Одежда миссис Апдайк лежала возле
выключателя в холле тут-то я все и понял. Оно утащило их всех до одного. Но
пока мы не двигаемся, мы в безопасности. Не забывай о том, что мы
контактируем с миром, в котором мы беспомощны, как младенцы... Не шевелись!
От этого шокирующего откровения и последовавшей за ним резкой команды я
испытал нечто вроде ступора, и в этом необычном состоянии моему разуму вновь
предстали картины, идущие из того, что Тиллингаст называл глубинами
мироздания . Я погрузился в водоворот звуков, неясных движений и размытых
картин, разворачивающихся перед моими глазами. Очертания комнаты
окончательно расплылись, и в образовавшемся черном пространстве появилось
отверстие, своеобразный фокус, откуда нисходил, постепенно расширяясь, поток
непонятных клубящихся форм, казалось, пробивавший невидимую мне крышу дома в
какой-то определенной точке вверху и справа от меня. Передо мной вновь
предстало видение храма, но на этот раз колонны уходили в океан света, из
которого вырывался слепящий луч, уже виденный мною прежде.
1 2 3 4
весьма встревожило меня, ибо ранее за ним никогда не водилось привычки
разговаривать с самим собой. Мы вошли в лабораторию, и я снова увидел эту
отвратительную электрическую машину, стоявшую у стола и излучавшую жуткий
фиолетовый свет. Она была подключена к мощной химической батарее, но,
по-видимому, была обесточена, ибо в данный момент она не вздрагивала и не
издавала устрашающих звуков, как это мне случалось наблюдать раньше. В ответ
на мои расспросы Тиллингаст пробубнил, что свечение, исходящее от машины, не
имеет электрической природы.
Он усадил меня слева от нее и повернул выключатель, расположенный под
рядом стеклянных ламп. Послышались привычные звуки, сначала напоминающие
плевки, затем переходящие в жалобный вой и завершающиеся постепенно сходящим
на нет жужжанием. Одновременно свечение то усиливалось, то ослабевало, и
наконец приобрело какой-то бледный, тревожащий цвет или, точнее, палитру
цветов, которую я не мог не то чтобы определить, а даже представить себе.
Тиллингаст, который внимательно наблюдал за мною, усмехнулся, увидев мою
озадаченную гримасу. "
- Хочешь знать, что это такое? прошептал он. Это ультрафиолет.
Я изумленно выпучил глаза, а он, не переставая ухмыляться, продолжал:
Ты считал, что ультрафиолетовые лучи не воспринимаются зрением и был
абсолютно прав. Но сейчас ты можешь наблюдать их, как и многое другое, ранее
недоступное человеческому взору. Я объясню. Волны, вырабатываемые машиной,
пробуждают в нас тысячи спящих чувств чувств, унаследованных нами за период,
протяженный от первых до последних шагов эволюции, от состояния свободных
электронов - до синтеза человека органического. Я лицезрел истину и теперь
хочу открыть ее тебе. Хочешь посмотреть, как она выглядит? Я покажу тебе,
Тиллингаст сел, задув свечу, прямо напротив меня и тяжелым взором посмотрел
мне в глаза. Органы чувств, которые у тебя имеются, и прежде всего слух,
уловят множество новых, доселе неизвестных ощущений. Затем появятся другие.
Ты когда-нибудь слышал о шишковидном теле1? Мне становится
смешно, когда я думаю об этом жалком эндокринологе, об этом запутавшемся
вконец человечишке,
этом выскочке Фрейде. Тело это есть величайший орган из всех, которые
только имеются у человека, и открыл это я. Подобно глазам, оно передает
зрительную информацию непосредственно в мозг. Если ты нормален, ты получаешь
эту информацию в полной мере... естественно, я имею ввиду образы из глубин
мироздания.
Я окинул взором огромную, с наклонной южной стеной мансарду, залитую
тусклыми лучами, недоступными обычному глазу. Дальние ее углы были
по-прежнему темны, и все помещение казалось погруженным в нереальную дымку,
скрывавшую его действительную природу и влекшую воображение в мир фантомов и
иллюзий. Тиллингаст замолчал. Мне представилось, что я нахожусь в некоем
огромном и экзотичном храме давно умерших богов, некоем сплетенном из тумана
строении с неисчислимыми колоннами черного камня, взлетающими от основания
влажных плит к облачным высотам, что простираются за пределами моего
видения. Картина эта некоторое время сохраняла отчетливость, но постепенно
перешла в жуткое ощущение полного, абсолютного одиночества посреди
бесконечного, невидимого и беззвучного пространства. Казалось, меня окружает
одна пустота и больше ничего. Я почувствовал, как на меня наваливается ужас,
какого я не испытывал с самого детства. Он-то и заставил меня вытащить из
кармана револьвер с тех пор, как я подвергся нападению в Ист Провиденс, я
регулярно ношу его с собой с наступлением темноты. Затем откуда-то из
бесконечно удаленных в пространстве и времени областей до меня начал
доноситься какой-то звук. Он был едва уловимым, слегка вибрирующим и, вне
всякого сомнения, музыкальным, но в то же время в нем был оттенок какой-то
исступленной дикости, заставивший все мое естество испытать нечто, похожее
на медленную, изощренную пытку. Затем раздался звук, напоминающий царапание
по шероховатому стеклу. Одновременно потянуло чем-то вроде сквозняка,
казалось, исходившего из того же источника, что и звук. В то время как,
затаив дыхание, я напряженно вслушивался, звук и поток воздуха усиливались,
и внезапно я увидал себя привязанным к рельсам на пути быстро мчащегося
поезда. Но стоило мне заговорить с Тиллингастом, как видение это мгновенно
прекратилось. Передо мной снова были только человек, уродливая машина и
погруженное в полумрак пространство за ней. Тиллингаст омерзительно
скалился, глядя на револьвер, почти бессознательно вынутый мною из кармана.
По выражению его лица я понял, что он видел и слышал все то, что видел и
слышал я, если только не больше. Я шепотом пересказал ему свои впечатления.
В ответ он посоветовал мне оставаться по возможности спокойным и
сосредоточенным.
- Не двигайся, предупредил он. Мы можем видеть в этих лучах, но не
забывай о том, что и нас видят. Я уже говорил тебе, что слуги ушли из дома,
но не сказал каким образом. Эта глупая баба, моя экономка, включила внизу
свет, хотя я строго-настрого предупреждал ее не делать этого. Естественно, в
следующее мгновение колебания тока в энергосети пришли в резонанс с
излучением. Должно быть это было страшно: их истошные вопли доносились до
меня, прорываясь сквозь пелену всего того, что я видел и слышал в другом
измерении. Нужно признаться, что и меня пробрал озноб, когда я обнаружил
одежду, кучками валявшуюся вокруг дома. Одежда миссис Апдайк лежала возле
выключателя в холле тут-то я все и понял. Оно утащило их всех до одного. Но
пока мы не двигаемся, мы в безопасности. Не забывай о том, что мы
контактируем с миром, в котором мы беспомощны, как младенцы... Не шевелись!
От этого шокирующего откровения и последовавшей за ним резкой команды я
испытал нечто вроде ступора, и в этом необычном состоянии моему разуму вновь
предстали картины, идущие из того, что Тиллингаст называл глубинами
мироздания . Я погрузился в водоворот звуков, неясных движений и размытых
картин, разворачивающихся перед моими глазами. Очертания комнаты
окончательно расплылись, и в образовавшемся черном пространстве появилось
отверстие, своеобразный фокус, откуда нисходил, постепенно расширяясь, поток
непонятных клубящихся форм, казалось, пробивавший невидимую мне крышу дома в
какой-то определенной точке вверху и справа от меня. Передо мной вновь
предстало видение храма, но на этот раз колонны уходили в океан света, из
которого вырывался слепящий луч, уже виденный мною прежде.
1 2 3 4