Она как будто помешивала и пересыпала овёс в подоле, а сама подбиралась всё ближе и ближе.
Чубарый потянулся, шевельнул ноздрёй и заглянул в платье.
Наташа быстро ухватила повод. Попался! Теперь уже незачем притворяться. Она опустила платье. Чубарка не поверил, что его надули, и принялся разыскивать овёс. Он дул Наташе в лицо, дёргал её зубами за платье и даже куснул за живот.
Он тормошил её до тех пор, пока она не шлёпнула его по большой лоснящейся щеке:
– Нагнул бы лучше голову, дурной! Надо же мне перебросить поводья.
Ну вот, теперь всё как следует. Остаётся только сесть в седло. Вы думаете, это легко сделать, если стремена подняты так высоко, что до них не дотянешься?
Наташа огляделась.
Недалеко от дороги лежал большой камень. Она подвела к нему Чубарого, взобралась в седло и поехала обратно, устало отдувая красные от солнца и беготни щёки.
Первым ей встретился учитель. Он подобрал на дороге Наташины пальто и калоши и всё удивлялся, не понимая, откуда взялись эти вещи. Пенсне он так и не разыскал и прищурился на Наташу, задумчивый и сосредоточенный.
Наташа подумала, что он сердится и потому щурится и проходит мимо. Она придержала Чубарого и закашляла.
Учитель не обратил на это никакого внимания.
– Тогда отдайте калоши, – не выдержала Наташа. – Вы что, уже домой идёте?
– А-аа, это ты? А я не узнал тебя на лошади. Куда ты помчалась? Чубарый и без тебя отлично нашёл бы дорогу домой.
– Вот этого-то я больше всего и боялась. Прибежал бы домой, напугал бы всех. Мама могла бы подумать, что Юля насовсем убилась. Я затем и бежала, чтобы его не пустить.
– Скажите, какая догадливая! А мне это даже не пришло в голову. Так, значит, ты его здесь, на дороге, поймала, не дома?
Учитель пошёл рядом с лошадью. Наташа рассказывала, как она обманула Чубарого. Учитель внимательно слушал. Несколько раз он пристально вглядывался в простодушное лицо рассказчицы, закидывал голову и хохотал.
– Ну, ты прямо молодец! А я вот потерял очки и теперь не знаю, что делать.
– А где вы их потеряли?
– Да вон, кажется, там…
– Давайте я поищу. Подержите Чубарика.
Наташа спустилась на землю и стала ходить, согнувшись в три погибели.
– Вот же они! – крикнула она вдруг, поднимая залепленные грязью пенсне.
– Ну, теперь я живу! – повеселел учитель. Он вытер пенсне носовым платком, надел на нос и сказал: – Куда же мы теперь? Домой или к Юле?
– Зачем домой? Дома, пожалуйста, ничего не говорите. Напрасно только достанется Юле, да и Чубарку могут отнять. Лучше поедемте к Юле поскорее. Хотите, садитесь сзади меня… Да не так! С левой стороны надо садиться.
Учитель, улыбаясь командирскому Наташиному тону, полез на спину лошади. Чубарка повернул голову и с удивлением смотрел. Он сразу же почуял, что учитель – неважный ездок. Только учитель занёс ногу, Чубарый изловчился и куснул его за ляжку. Учитель умостился за седлом, потёр ляжку и поправил пенсне.
– А правь ты сама. Я ведь не умею, – сказал он и сконфузился.
Теперь уж и Наташа повернула голову и взглянула на этого странного большого человека.
Юлина голова быстро поправилась, и всё пошло по-старому. Потом, долгое время спустя, стала она у неё сильно болеть.
– Может быть, это от того удара, – сказал доктор.
Боли мучили Юлю круглый год. А зимой ещё и Соня сломала себе руку.
Раз вечером возвращалась она мимо колоды, где поят лошадей.
Там стояли чьи-то кобылицы. Чубарка, конечно, заартачился, заплясал на льду, поскользнулся и упал.
Падая, Соня вытянула руку вперёд, и рука сломалась. Кость хрустнула в двух местах – у кисти и чуть пониже локтя. Это было так больно, что, по словам Сони, во рту у неё стало «ужас как сладко, а в голове сразу замигали звёзды».
В это время проходил какой-то знакомый. Он подбежал, поднял лошадь и Соню:
– Что, больно?
– Очень, – сказала Соня сквозь зубы. – Ох, не троньте руку! Домой! Ведите Чубарого в поводу.
Мы с матерью разматывали нитки. Вдруг открылась дверь. В комнату вошёл пар, потом Соня, неся перед собой согнутую руку, потом знакомый, поддерживая её.
У Сони слетела шапка, голова растрепалась, и одна бровь вздёрнулась, как у мамы, высоко, до самых волос.
– Не пугайся, пожалуйста, – сказала она матери, – я просто сломала руку. Но Чубарка тут ни при чём. Он сам тоже упал и ударился.
Мать посмотрела на неё широкими глазами и схватилась за голову:
– Полжизни… Всю жизнь вы у меня отняли со своим Чубаркой! Что мне только делать с вами, не знаю!
А после что поднялось! Все забегали, засуетились. С Сони начали снимать тулупчик. Только дотронулись до рукава – Соня как закричит! Стали резать рукав. Вынули руку. Она распухла, стала как полено. Кто-то сказал, что надо её в горячую воду. Опустили в горячую воду. Потом стали спорить:
– Зачем в горячую? В холодную надо.
Вынули из горячей, опустили в холодную. Соня даже посинела от боли. Молчит, молчит – и вдруг громко так:
– Ой! Ой! Ой! Как больно!..
Подоспел отец с толстым доктором. Доктор нагнулся к Соне и всплеснул руками. Воду сейчас же унесли. Потом приготовили бинты, какие-то палочки и что-то белое, как мел.
Доктор снял пиджак, засучил рукава, подбежал к Соне, а отец с матерью держали её за плечи. Соня страшно закричала:
– Ай, ай, не могу-у-у-у!.. – и лягнула доктора ногой в живот.
Он отскочил, как мячик.
– Деточка, деточка…
Соня от боли потеряла сознание.
Руку вложили в лубки, забинтовали и дали Соне каких-то капель. Потом её уложили в кровать. Но она не могла улежать на месте. Рука так болела и ныла, что Соня всю ночь металась по комнате.
Просыпаясь, я слышала, как она ходит из угла в угол, качает забинтованную руку и баюкает её со слезами в голосе:
– А-а-а! А-а-а!..
У нас с Чубарым была настоящая дружба, и Чубарка надеялся на нас так же, как мы на него.
– Наш Чубарка не выдаст. Уж Чубарый-то небось не сплохует, – часто говаривали мы.
И правда, Чубарый ни разу не сплоховал.
Оттого ли, что всё время он проводил с нами и мы очень баловали и холили его, или уж это нужно было приписать его уму и понятливости (в чём мы, впрочем, не сомневались), но он отлично нас понимал. Мы часто с ним разговаривали, и он был настолько чуток, что по тону голоса догадывался, в каком настроении его хозяева.
Был с нами такой случай. Меня и Наташу послали в город с поручениями. На базаре я слезла и пошла в ряды покупать, а Наташа на Чубаром отъехала и стала в сторонке.
Через некоторое время я оглянулась, смотрю – около неё стоят какие-то люди. Гладят Чубарого, смеются.
После покупок мы устроились в тени. Дали Чубарому клеверу, проверили расходы и покупки и сидим дожидаемся, когда кончится жара, чтобы ехать домой.
Тут вспомнила я, что мне надо ещё забежать к сапожнику.
Оставила лошадь и вещи с Наташей и побежала на другой конец города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Чубарый потянулся, шевельнул ноздрёй и заглянул в платье.
Наташа быстро ухватила повод. Попался! Теперь уже незачем притворяться. Она опустила платье. Чубарка не поверил, что его надули, и принялся разыскивать овёс. Он дул Наташе в лицо, дёргал её зубами за платье и даже куснул за живот.
Он тормошил её до тех пор, пока она не шлёпнула его по большой лоснящейся щеке:
– Нагнул бы лучше голову, дурной! Надо же мне перебросить поводья.
Ну вот, теперь всё как следует. Остаётся только сесть в седло. Вы думаете, это легко сделать, если стремена подняты так высоко, что до них не дотянешься?
Наташа огляделась.
Недалеко от дороги лежал большой камень. Она подвела к нему Чубарого, взобралась в седло и поехала обратно, устало отдувая красные от солнца и беготни щёки.
Первым ей встретился учитель. Он подобрал на дороге Наташины пальто и калоши и всё удивлялся, не понимая, откуда взялись эти вещи. Пенсне он так и не разыскал и прищурился на Наташу, задумчивый и сосредоточенный.
Наташа подумала, что он сердится и потому щурится и проходит мимо. Она придержала Чубарого и закашляла.
Учитель не обратил на это никакого внимания.
– Тогда отдайте калоши, – не выдержала Наташа. – Вы что, уже домой идёте?
– А-аа, это ты? А я не узнал тебя на лошади. Куда ты помчалась? Чубарый и без тебя отлично нашёл бы дорогу домой.
– Вот этого-то я больше всего и боялась. Прибежал бы домой, напугал бы всех. Мама могла бы подумать, что Юля насовсем убилась. Я затем и бежала, чтобы его не пустить.
– Скажите, какая догадливая! А мне это даже не пришло в голову. Так, значит, ты его здесь, на дороге, поймала, не дома?
Учитель пошёл рядом с лошадью. Наташа рассказывала, как она обманула Чубарого. Учитель внимательно слушал. Несколько раз он пристально вглядывался в простодушное лицо рассказчицы, закидывал голову и хохотал.
– Ну, ты прямо молодец! А я вот потерял очки и теперь не знаю, что делать.
– А где вы их потеряли?
– Да вон, кажется, там…
– Давайте я поищу. Подержите Чубарика.
Наташа спустилась на землю и стала ходить, согнувшись в три погибели.
– Вот же они! – крикнула она вдруг, поднимая залепленные грязью пенсне.
– Ну, теперь я живу! – повеселел учитель. Он вытер пенсне носовым платком, надел на нос и сказал: – Куда же мы теперь? Домой или к Юле?
– Зачем домой? Дома, пожалуйста, ничего не говорите. Напрасно только достанется Юле, да и Чубарку могут отнять. Лучше поедемте к Юле поскорее. Хотите, садитесь сзади меня… Да не так! С левой стороны надо садиться.
Учитель, улыбаясь командирскому Наташиному тону, полез на спину лошади. Чубарка повернул голову и с удивлением смотрел. Он сразу же почуял, что учитель – неважный ездок. Только учитель занёс ногу, Чубарый изловчился и куснул его за ляжку. Учитель умостился за седлом, потёр ляжку и поправил пенсне.
– А правь ты сама. Я ведь не умею, – сказал он и сконфузился.
Теперь уж и Наташа повернула голову и взглянула на этого странного большого человека.
Юлина голова быстро поправилась, и всё пошло по-старому. Потом, долгое время спустя, стала она у неё сильно болеть.
– Может быть, это от того удара, – сказал доктор.
Боли мучили Юлю круглый год. А зимой ещё и Соня сломала себе руку.
Раз вечером возвращалась она мимо колоды, где поят лошадей.
Там стояли чьи-то кобылицы. Чубарка, конечно, заартачился, заплясал на льду, поскользнулся и упал.
Падая, Соня вытянула руку вперёд, и рука сломалась. Кость хрустнула в двух местах – у кисти и чуть пониже локтя. Это было так больно, что, по словам Сони, во рту у неё стало «ужас как сладко, а в голове сразу замигали звёзды».
В это время проходил какой-то знакомый. Он подбежал, поднял лошадь и Соню:
– Что, больно?
– Очень, – сказала Соня сквозь зубы. – Ох, не троньте руку! Домой! Ведите Чубарого в поводу.
Мы с матерью разматывали нитки. Вдруг открылась дверь. В комнату вошёл пар, потом Соня, неся перед собой согнутую руку, потом знакомый, поддерживая её.
У Сони слетела шапка, голова растрепалась, и одна бровь вздёрнулась, как у мамы, высоко, до самых волос.
– Не пугайся, пожалуйста, – сказала она матери, – я просто сломала руку. Но Чубарка тут ни при чём. Он сам тоже упал и ударился.
Мать посмотрела на неё широкими глазами и схватилась за голову:
– Полжизни… Всю жизнь вы у меня отняли со своим Чубаркой! Что мне только делать с вами, не знаю!
А после что поднялось! Все забегали, засуетились. С Сони начали снимать тулупчик. Только дотронулись до рукава – Соня как закричит! Стали резать рукав. Вынули руку. Она распухла, стала как полено. Кто-то сказал, что надо её в горячую воду. Опустили в горячую воду. Потом стали спорить:
– Зачем в горячую? В холодную надо.
Вынули из горячей, опустили в холодную. Соня даже посинела от боли. Молчит, молчит – и вдруг громко так:
– Ой! Ой! Ой! Как больно!..
Подоспел отец с толстым доктором. Доктор нагнулся к Соне и всплеснул руками. Воду сейчас же унесли. Потом приготовили бинты, какие-то палочки и что-то белое, как мел.
Доктор снял пиджак, засучил рукава, подбежал к Соне, а отец с матерью держали её за плечи. Соня страшно закричала:
– Ай, ай, не могу-у-у-у!.. – и лягнула доктора ногой в живот.
Он отскочил, как мячик.
– Деточка, деточка…
Соня от боли потеряла сознание.
Руку вложили в лубки, забинтовали и дали Соне каких-то капель. Потом её уложили в кровать. Но она не могла улежать на месте. Рука так болела и ныла, что Соня всю ночь металась по комнате.
Просыпаясь, я слышала, как она ходит из угла в угол, качает забинтованную руку и баюкает её со слезами в голосе:
– А-а-а! А-а-а!..
У нас с Чубарым была настоящая дружба, и Чубарка надеялся на нас так же, как мы на него.
– Наш Чубарка не выдаст. Уж Чубарый-то небось не сплохует, – часто говаривали мы.
И правда, Чубарый ни разу не сплоховал.
Оттого ли, что всё время он проводил с нами и мы очень баловали и холили его, или уж это нужно было приписать его уму и понятливости (в чём мы, впрочем, не сомневались), но он отлично нас понимал. Мы часто с ним разговаривали, и он был настолько чуток, что по тону голоса догадывался, в каком настроении его хозяева.
Был с нами такой случай. Меня и Наташу послали в город с поручениями. На базаре я слезла и пошла в ряды покупать, а Наташа на Чубаром отъехала и стала в сторонке.
Через некоторое время я оглянулась, смотрю – около неё стоят какие-то люди. Гладят Чубарого, смеются.
После покупок мы устроились в тени. Дали Чубарому клеверу, проверили расходы и покупки и сидим дожидаемся, когда кончится жара, чтобы ехать домой.
Тут вспомнила я, что мне надо ещё забежать к сапожнику.
Оставила лошадь и вещи с Наташей и побежала на другой конец города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42