по поведению ставят "удовлетворительно", а не "отлично", по русскому и географии снизили оценку на балл, а по пению на целых два.
- Сколько мы будем с этим мириться? - спросил дед. - Разве за мальчика некому постоять?
Дед понимает, что такое семья. Для него нет большей радости, чем выручать меня. Если вызывают в школу родителей, он идет вместо них. Когда он возвращается домой, то всегда сообщает одно и то же: "Ничего особенного. Ерунда какая-то". Дед до того преданный мне человек, что Дербервиль решил его сделать своим дворецким: преданность должна вознаграждаться.
- Я схожу завтра в школу, - сказал дед, - и пристрою мальчика на ту парту, которая ему по вкусу.
Мама и дед посмотрели на папу, вошла бабушка и тоже стала на него смотреть. Папа обдумывал "ситуацию". Все волновались, кроме меня, конечно: я-то знал, что папа откроет в "ситуации" такое, что все ахнут.
- Он должен понять, - сказал папа, обдумав, - что это низменный поступок.
Папа спросил, могу ли я себе представить, чтобы так поступил порядочный человек. Лучше бы ему не задавать этот вопрос: бабушка прямо-таки заголосила, как только поняла, что папа считает меня непорядочным. То, что она говорила, трудно передать. Смысл был такой: разве я хуже этого противного мальчишки Горбылевского, которого даже по имени никто не хочет называть, или хуже этого скверного Мишеньки? Нет, я других не хуже. Так почему же все сидят, где им хочется, а меня с парты на парту перебрасывают, и я сижу на самом краешке, как сирота, и жду новых перебросок. Папа говорит, что бабушка - человек с фантазией.
- Тебя затирают? - спросила мама.
- А ты как думала? - ответил я. Я напомнил, что участвовал в самодеятельности и обеспечил классу первое место по сбору металлолома, но никто этого не отметил - ни директор, ни классный руководитель.
- Быстроглазый, - сказала мама, - я уверена, что все это не так. Я же знаю тебя! Ты всегда был бестией. Но поскольку ты наш, а не чужой, то пусть дед, так и быть, похлопочет за тебя - он это умеет.
Тогда папа крякнул и вскочил с кресла. Он сказал, что у него такое впечатление, будто он имеет дело с людьми, объевшимися белены или еще чего-нибудь в этом роде. Дед с бабушкой насупились. Кому приятно слушать о себе такое? Одна мама улыбалась и с интересом поглядывала на папу: уж очень она его любит.
- А того мальчика вам не жаль? - спросил папа. - Чудесный мальчик! Добрый, талантливый.
Бабушка ответила, что "у того мальчика" есть родители - это их обязанность его жалеть, а нам жалеть его не стоит, потому что у нас своих дел хватает, да и мальчик все равно не дастся: она знает, однажды в молодости пробовала жалеть чужого.
- Ну хорошо, - сказал папа, - не жалейте, раз у вас не получается, но своему внуку почему вы не скажете правду? Скажите сейчас же!
Опять к папе прицепилась правда. Я уже давно заметил, что она чересчур уж часто к нему цепляется: когда серьезный человек мозгами работает и не торопится рот раскрывать, папа сразу же правду брякает. Я понял, что папа совершенно беззащитен перед правдой, раз ему в голову не приходит подумать о сыне, вместо того чтобы думать о постороннем человеке. Папа расхаживал по комнате и всех по очереди упрашивал сказать мне правду. Мама любовалась им, бабушка поджала губы и смотрела в пол, а дед незаметно показывал мне глазами на папу: вот какой вспыльчивый! Мне жаль было папу: просит, взывает и не может допроситься. Можно подумать, что он среди чужих.
- Ну, скажите, - попросил я. - Что вам, трудно?
Папа стал переводить взгляд с меня на остальных.
- Нет, - сказал он, - не скажут. Придется мне одному. Иди-ка сюда.
Я подошел к нему. Он положил мне руки на плечи и сказал, что я поступил подло. Тут бабушка ойкнула, а папа грозно на нее посмотрел и добавил к сказанному, что если я привыкну так поступать, то не будет у меня в жизни ни радости, ни счастья, ни друзей.
- Славно! - сказала мама. - Как я тебя люблю таким! - Она подошла к папе и поцеловала его. Маме растрогаться ничего не стоит. - Жаль, сказала мама, - что никто, кроме меня, этого в тебе не оценит.
Дальше мама спросила папу, как он думает, почему наш дом хиреет. Дед и бабушка уставились на папу - им тоже хотелось получить ответ.
- Ответь мне, - просила мама, - мой добрый муж, опора семьи! Не хочешь! - сказала мама. - Я сама отвечу. Есть у нас в доме человек, который никак не хочет понять, что такое семья!
Папа убрал руки с моих плеч и пошел из комнаты.
- К Вове пойду, - сказал он, - извинюсь вместо Витальки. Может, у тебя есть потребность извиниться? Тогда пошли вместе.
Не было у меня такой потребности - папа один ушел защищать чужие интересы.
- Я бы никогда так не поступил! - сказал я маме. У меня от обиды голос дрожал: все-таки вбил Чувал клин между мной и папой!
Мне вспомнилось, как я совсем еще крохой бросился защищать своего папу, хотя папа был абсолютно неправ.
Тогда мы всей семьей отправились в город. У витрины магазина я устроил истерику: улегся на тротуаре и стал вопить и сучить ногами. Я требовал, чтобы мне купили "штучку". Дед присел возле меня и с виноватым видом объяснял, что "штучка" - электроприбор. Зачем он мне? Но у меня все шло так хорошо - не хотелось сразу вставать только потому, что дед все повторяет это слово "электроприбор". Тогда папа сказал:
- Это надо пресечь! - Поставил меня на ноги и надавал по рукам.
Я зашелся: все мне в тот день удавалось. И вот тут какой-то прохожий сказал папе:
- Ай, ну зачем же так сильно!
Я сразу же замолчал, и, пока папа соображал, что этому человеку ответить, я ответил сам.
- А ну-ка, подальше от моего папы! - выкрикнул я.
Дед подхватил меня на руки, и мы всем домом понеслись от смеющихся людей. Но мужчина, который вступился за меня, не смеялся: по-моему, он пытался понять, что произошло, и не мог.
И вот настало время высказать очень важную мысль, которую должен усвоить каждый: если ты делаешь какое-то свинство, то это свинство и больше ничего, с какой стороны ни посмотри, но если то же самое свинство ты делаешь ради родного человека, то это уже не свинство, а полезный для семьи поступок. Я всегда это понимал!
Я приготовил для папы укоризненный взгляд. Когда он вернулся, я уставился на него этим взглядом, но он не захотел его замечать. Теперь, когда он предал своего сына, он занялся возделыванием своей души: взял с полки книжку стихов и стал читать. Эгоист! Недаром дед намекает, что, если бы папа не был таким эгоистом, если бы он без конца не возделывал свою душу, а думал немножко и о семье, все у нас в доме было бы по-другому. Это точно! Мне самому в голову приходило: не будь папа таким эгоистом, давно бы у нас уже была машина. Альтруистом надо быть - вот что я хочу сказать!
За чтением стихов папа всегда волнуется, улыбается мечтательно, подскакивает иной раз на стуле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56