! А кому вы телеграфируете? Надеюсь, здесь нет ничего предосудительного? Вы знаете, я отвечаю за ваше поведение.
И Людмила Густавовна вышла из комнаты, захватив с собой, на всякий случай, обрывок телеграммы.
Когда поздно вечером Сергей вернулся из училища и, услышав стук, зашел к Спасскому, тот сидел перед аппаратом, усталый от непривычной работы. Бумажная лента на катушке подходила уже к концу. Спасский сейчас же вручил Сергею последнюю телеграмму:
"Главному инженеру-механику Кострикову тчк Просим принять срочный заказ на 2000 электрических двигателей тчк. Деньги переводим на ваш текущий счет тчк Президент Соединенных Штатов".
- А в чем ты завтра думаешь на лекцию итти? - спросил один из студентов, когда Спасский, потягиваясь, встал из-за стола.
- Пустяки, - беспечно махнул рукой Владислав.
Но когда он снял брюки и поглядел на них, лицо его вытянулось. Брюки были так сильно изношены, что починить их было невозможно.
- Напиши домой, чтобы тебе еще выслали денег, - посоветовал Ленька.
Спасский, завернувшись в одеяло, молча сидел на кровати и о чем-то думал. Телеграф стоял перед ним на столе.
- Нет. Не пришлют, - уныло покачал головой Спасский.
Отец Владислава, доктор Спасский, был человек бережливый, строгий и терпеть не мог легкомыслия.
- И дернул же меня чорт купить этот дурацкий телеграф, - ругал себя Спасский. - Теперь хоть обматывайся телеграфными лентами и отправляйся так в университет на лекции.
Химик Хрящицский предложил студентам собрать деньги и купить вскладчину брюки Владиславу. Студенты начали подсчитывать свои капиталы. У шести человек набралось 3 рубля 27 копеек. Сергей в счет не шел - у него не было и ломаного гроша. За его ученье, еду и угол в квартире платили уржумские попечители.
- Знаешь что? Продай двигатель и купи себе штаны, - сказал вдруг Сергей.
- Тогда уж лучше телеграф продать, - вздохнул Спасский.
- Телеграф не стоит. Он новый. Мы его как следует и не осмотрели, сказали студенты.
Спасский раздумывал еще минут пять. Он доказывал Сергею, что не имеет права на двигатель, потому что они его делали вместе и Сергей работал даже больше его. Но под конец Спасский всё-таки согласился.
Через два дня двигатель продали за шесть рублей, а на следующий день это было воскресенье - Владислав опять собрался на рынок.
- Ну уж теперь я пойду с тобой вместе, а то, чего доброго, ты еще себе купишь вместо штанов подзорную трубу, - сказал Сергей.
Вечером все студенты пили чай в комнате у Спасского и поздравляли его с обновкой. Сидели долго.
Уже поздно ночью Владислав вышел на кухню долить самовар. Он увидел, что Сергей занимается странным делом: медленно и осторожно окунает длинную тонкую веревку в бутылку с тушью.
- Что ты делаешь?
- А ты что за спрос? - засмеялся Сергей, вспомнив бабушку Маланью.
Он вытащил мокрую черную веревку из бутылки и повесил ее сушиться у печки.
На другое утро Сергей и Спасский случайно вышли из дому вместе. Когда они подходили к Грузинской улице и Владислав собирался уже свернуть к университету, он вдруг заметил, что левый сапог у Сергея крест-накрест перевязан черной веревкой. Веревка поддерживала отваливающуюся подошву.
- Это что ж такое? - удивился Владислав и вдруг, узнав вчерашнюю крашеную веревку, осекся на полуслове и замолчал.
Через неделю Спасский неожиданно получил от отца добавочный перевод на три рубля. Так как эти деньги, по его словам, были "сверх сметы", Спасский решил истратить их на удовольствия. На два рубля он купил чайной колбасы, огурцов, булок, ванильных баранок и бутылку кислого красного вина, на этикетке которого славянскими буквами было написано: "Церковное". А на остальные деньги купил два билета в театр.
- Как вы на это смотрите, уважаемый инженер-механик? - спросил он, размахивая двумя розовыми бумажками. - Приглашаю вас завтра в театр. На "Фауста". Не возражаете?
Сергей, конечно, не возражал. Он никогда в жизни еще не бывал в театре. На следующий вечер друзья начали собираться в театр.
Ученикам промышленного училища позволялось ходить в театр только по особому разрешению. Сергей не был уверен, что ему дадут такое разрешение, и решил пойти тайком, в "вольном платье".
Он сам выгладил себе рубашку, начистил сапоги и замазал чернилами заштопанные на коленках дырки. Спасский вычистил свой студенческий мундир и надушился одеколоном.
В Казанском оперном театре они разделись в гардеробной и поднялись по лестнице, застланной коврами.
На улице шел снег, дул холодный ветер, а здесь было тепло, сверкали зеркала и пахло духами.
Когда швейцар, распахнув входную дверь, впускал людей, занесенных снегом, с улицы врывалась струя холодного воздуха и свист ветра.
Товарищи потолкались в фойе, где чинно прогуливались дамы в платьях со шлейфами и мужчины в черных сюртуках или военных мундирах. Тут и там мелькали студенческие тужурки. Изредка медленно и важно, заложив руки за спину, по фойе проходил богатый татарин - торговец, в длиннополой суконной поддевке, желтых сапогах и бархатной, вышитой серебром тюбетейке.
Когда прозвучал звонок к началу, Сергей повернул было вслед за нарядной толпой в партер.
- Куда ты? Нам, дружище, выше! - схватил его за плечо Спасский.
"Выше" - оказалось галеркой. Деревянные скамьи, стоявшие в несколько рядов, были заполнены учащейся молодежью.
Места у Сергея и Спасского были боковые. Чуть ли не над их головами нависал пестрый потолок, расписанный толстыми амурами и ангелами, играющими на скрипках. На галерке, набитой до отказа, было душно и шумно. Молодежь чувствовала себя тут как дома. Студенты и курсистки перекликались, менялись биноклями, передавали друг другу программы. Сергей перегнулся через барьер и начал глядеть вниз. Из оркестра доносился нестройный гул настраиваемых инструментов.
В тёмнокрасных бархатных ложах, похожих на нарядные коробочки, сидели дамы с обнаженными руками и плечами, обмахиваясь веерами, а за ними стояли мужчины в блестящих крахмальных манишках и черных фраках.
Когда оркестр заиграл увертюру, занавес медленно пополз в сторону.
Сергею хорошо было всё слышно, но видел он, что делается на сцене, только тогда, когда артисты выходили на середину сцены. Стоило им отойти к правой кулисе, как они исчезали, словно проваливались сквозь пол. Артистка, исполнявшая роль Маргариты, к досаде Сергея, всё время стояла у правой кулисы, Сергей слышал ее пение, а видел только кусок шлейфа ее атласного белого платья.
Но всё это казалось Сергею пустяками, - до того нравились ему пение, музыка и сам театр. Он сидел, закрыв глаза и подперев обеими руками голову.
Больше всего понравилась ему ария Мефистофеля "Люди гибнут за металл".
Возвращаясь домой, Сергей и Спасский во весь голос распевали арию Мефистофеля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49