Это вовсе не означало, что все остальное здесь чисто. Если знаешь, где искать, то под вывеской любой корпорации всегда найдешь небольшой криминал.
Я отснял пятнадцать кассет фотопленки. Все крупные сделки компании «Круземарк Маритайм, Инк.» прошли через мою копировальную технику. Нарушений там хватило бы, чтобы загрузить контору окружного прокурора на месяц.
Покончив с досье, я вошел с помощью «универсала» в личный кабинет Круземарка и выписал себе порцию спиртного в его зеркальном баре. Осматривая стенные панели и заглядывая под картины, я не выпускал из рук хрустальный пузатый бокальчик. Никаких признаков тайников или скрытого сейфа.
Не считая дивана, бара и стола с мраморной столешницей, комната была пустой: никаких шкафчиков, ящиков или полок. Я поставил пустой бокал на середину блестящего стола. Никаких бумаг или писем, даже подставка для карандашей и ручек не портила безупречной поверхности стола. Только на углу возвышалась над собственным четким отражением бронзовая статуэтка Нептуна.
Я заглянул под мраморную крышку. Там оказался незаметный снаружи, искусно скрытый, стальной выдвижной ящик. Он был не заперт. Небольшой рычаг сбоку высвободил защелку, в потайные пружины заставили его мягко скользнуть наружу – наподобие кассового ящичка. Внутри находилось несколько дорогих авторучек, фотография Маргарет Круземарк в овальной серебряной рамке, восьмидюймовый кинжал с позолоченной рукоятью из слоновой кости и беспорядочно разбросанные письма.
Подняв знакомый конверт, я вынул из него карточку. Сверху была отпечатана перевернутая пентаграмма. Латинские слова ухе не представляли проблемы. У Этана Круземарка было собственное приглашение на Черную Мессу.
Глава сорок вторая
Я вернул конторе первоначальный вид и упаковал мою фотокамеру. Перед уходом я сполоснул бокальчик и аккуратно поставил его в ряд с остальными, на стеклянную полочку над баром. Вначале я хотел оставить его на столе Круземарка, чтобы у него было о чем подумать утром в понедельник, но сейчас эта идея уже не казалась столь удачной.
Когда я выкатился на улицу, шел дождь. Температура резко упала. Подняв воротник пиджака, я перебежал через Лексингтон-авеню к вокзалу и позвонил Эпифани из первой свободной будки. Я спросил, сколько времени ей нужно на сборы, и получил в ответ заверение, что она готова давным-давно.
– Это звучит заманчиво, малышка, но я говорю о деле. Возьми такси. Жди меня в моей конторе через полчаса. Мы поужинаем, а потом поедем в одно место на лекцию.
– Какую лекцию?
– Возможно, это будет проповедь.
– Проповедь?
– Захвати мой плащ из шкафа и не опаздывай. Перед тем как спуститься в подземку, я отыскал газетный киоск, где можно было заказать ключ, и подождал, пока мне изготовят копию с «универсала» Нусбаума. Запечатав оригинал в конверт, я бросил его в почтовый ящик у автоматической камеры хранения.
С поезда подземки я сошел на Таймс-сквер. Все еще моросил дождь, и отражения неоновых вывесок и огней машин извивались на панелях огненными змейками. Я двигался перебежками от подворотни до подворотни, чтобы не промокнуть. Мелкие торговцы наркотиками и несовершеннолетние проститутки забились в дешевые бары и торговые галереи, словно бродячие кошки. Купив себе в угловой лавке несколько сигар, я взглянул вверх, на «бегущую строку» на Таймс-Тауэр… ЖИТЕЛИ ТИБЕТА ВОЮЮТ С КИТАЙЦАМИ В ЛХАСЕ…
Я пришел к себе в контору в десять минут седьмого, и Эпифани ожидала меня, сидя в рыжем кожаном кресле. На ней был костюм цвета сливы, и выглядела она фантастично. На ощупь и на вкус она была еще лучше.
– Я скучала по тебе, – шепнула девушка. Ее пальцы скользнули вдоль бинта, покрывающего мое ухо, задержавшись над выбритым на голове местом. – О, Гарри, как ты себя чувствуешь?
– Чудесно. Хотя и не столь красивым, как раньше.
– Эти швы на голове делают тебя похожим на Франкенштейна.
– Я стараюсь не заглядывать в зеркала.
– А твой бедный, бедный рот!
– А как насчет носа?
– Почти такой, как был, но чуть больше.
Мы поужинали в ресторане «Линди». Я сказал ей, что, если кто-то обратит на нас внимание, все остальные сразу решат, что мы чем-то знамениты. Но никто не обратил внимания.
– Тебя навещал тот самый лейтенант? – спросила она, обмакивая креветку в соусник, обложенный измельченным льдом.
– Его присутствие оживило мой завтрак. Ты молодец, что представилась ему «справочной службой».
– Я девушка сообразительная.
– Ты хорошая актриса, – похвалил я. – Ты провела Стерна дважды за день.
– Во мне не одна женщина, а много. В тебе тоже не один мужчина.
– Это что, вуду?
– Это просто здравый смысл.
Около восьми часов мы ехали через парк на окраину города. Когда мы проезжали Меер, я спросил Эпифани, почему в ту ночь их группа совершала жертвоприношение здесь, под звездами, вместо того чтобы сделать это у себя в хумфо. Она что-то пробормотала о древесных лоа.
– Лоа!
– Это духи. Воплощения Бога. Много-много лоа. Рада лоа, Петро лоа: добрые и злые. Дамбалла – тоже лоа. Баде – это лоа ветра; Согбо – лоа молнии; Барон Самди – хранитель Кладбища, повелитель секса и страсти; Папаша Легба присматривает за нашими домами и местами, где мы собираемся, за воротами и изгородями. Мэтр Каррефур стережет все перекрестки дорог.
– Должно быть, он мой патрон, – заметил я.
– Он покровитель колдунов…
Когда– то Новый Храм Надежды на Сто сорок четвертой улице был кинотеатром. Над входом висел старый навес, украшенный футовыми буквами «ЭЛЬ СИФР». Я поставил машину в конце квартала и взял Эпифани за руку, когда мы шли назад, к ярким огням.
– Почему ты интересуешься Сифром? – спросила она.
– Он волшебник из моих снов.
– Сифр?
– Или доктор Сайфер, – как угодно.
– Ты знаешь его?
– Роль «свами» – одна из многих, на которые он способен. Он все равно что хамелеон.
Эпифани крепко ехала мою руку.
– Будь осторожен, Гарри, прошу тебя.
– Постараюсь, – пообещал я.
– Не шути. Если этот человек действительно таков, как ты говоришь, он владеет большой силой. С ним нельзя шутить.
– Войдем внутрь.
У пустой кассовой будки помещался картонный силуэт Луи Сифра, подзывающего верующих рукой. Вестибюль представлял собой алебастровую золоченую пагоду, интерьер бывшего кинотеатра. На месте буфета с воздушной кукурузой и тянучками находилась стойка с полным набором духовной литературы.
Мы нашли себе места у бокового прохода. За плотно задернутым красно-золотым занавесом бормотал орган. Оркестровая яма и балкон были полны зрителей. Казалось, никто, кроме меня, не замечал, что я единственный белый.
– Какую веру здесь исповедают? – шепнул я.
– Баптистскую, в основном, на свой лад, – Эпифани сложила затянутые в перчатки руки на коленях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Я отснял пятнадцать кассет фотопленки. Все крупные сделки компании «Круземарк Маритайм, Инк.» прошли через мою копировальную технику. Нарушений там хватило бы, чтобы загрузить контору окружного прокурора на месяц.
Покончив с досье, я вошел с помощью «универсала» в личный кабинет Круземарка и выписал себе порцию спиртного в его зеркальном баре. Осматривая стенные панели и заглядывая под картины, я не выпускал из рук хрустальный пузатый бокальчик. Никаких признаков тайников или скрытого сейфа.
Не считая дивана, бара и стола с мраморной столешницей, комната была пустой: никаких шкафчиков, ящиков или полок. Я поставил пустой бокал на середину блестящего стола. Никаких бумаг или писем, даже подставка для карандашей и ручек не портила безупречной поверхности стола. Только на углу возвышалась над собственным четким отражением бронзовая статуэтка Нептуна.
Я заглянул под мраморную крышку. Там оказался незаметный снаружи, искусно скрытый, стальной выдвижной ящик. Он был не заперт. Небольшой рычаг сбоку высвободил защелку, в потайные пружины заставили его мягко скользнуть наружу – наподобие кассового ящичка. Внутри находилось несколько дорогих авторучек, фотография Маргарет Круземарк в овальной серебряной рамке, восьмидюймовый кинжал с позолоченной рукоятью из слоновой кости и беспорядочно разбросанные письма.
Подняв знакомый конверт, я вынул из него карточку. Сверху была отпечатана перевернутая пентаграмма. Латинские слова ухе не представляли проблемы. У Этана Круземарка было собственное приглашение на Черную Мессу.
Глава сорок вторая
Я вернул конторе первоначальный вид и упаковал мою фотокамеру. Перед уходом я сполоснул бокальчик и аккуратно поставил его в ряд с остальными, на стеклянную полочку над баром. Вначале я хотел оставить его на столе Круземарка, чтобы у него было о чем подумать утром в понедельник, но сейчас эта идея уже не казалась столь удачной.
Когда я выкатился на улицу, шел дождь. Температура резко упала. Подняв воротник пиджака, я перебежал через Лексингтон-авеню к вокзалу и позвонил Эпифани из первой свободной будки. Я спросил, сколько времени ей нужно на сборы, и получил в ответ заверение, что она готова давным-давно.
– Это звучит заманчиво, малышка, но я говорю о деле. Возьми такси. Жди меня в моей конторе через полчаса. Мы поужинаем, а потом поедем в одно место на лекцию.
– Какую лекцию?
– Возможно, это будет проповедь.
– Проповедь?
– Захвати мой плащ из шкафа и не опаздывай. Перед тем как спуститься в подземку, я отыскал газетный киоск, где можно было заказать ключ, и подождал, пока мне изготовят копию с «универсала» Нусбаума. Запечатав оригинал в конверт, я бросил его в почтовый ящик у автоматической камеры хранения.
С поезда подземки я сошел на Таймс-сквер. Все еще моросил дождь, и отражения неоновых вывесок и огней машин извивались на панелях огненными змейками. Я двигался перебежками от подворотни до подворотни, чтобы не промокнуть. Мелкие торговцы наркотиками и несовершеннолетние проститутки забились в дешевые бары и торговые галереи, словно бродячие кошки. Купив себе в угловой лавке несколько сигар, я взглянул вверх, на «бегущую строку» на Таймс-Тауэр… ЖИТЕЛИ ТИБЕТА ВОЮЮТ С КИТАЙЦАМИ В ЛХАСЕ…
Я пришел к себе в контору в десять минут седьмого, и Эпифани ожидала меня, сидя в рыжем кожаном кресле. На ней был костюм цвета сливы, и выглядела она фантастично. На ощупь и на вкус она была еще лучше.
– Я скучала по тебе, – шепнула девушка. Ее пальцы скользнули вдоль бинта, покрывающего мое ухо, задержавшись над выбритым на голове местом. – О, Гарри, как ты себя чувствуешь?
– Чудесно. Хотя и не столь красивым, как раньше.
– Эти швы на голове делают тебя похожим на Франкенштейна.
– Я стараюсь не заглядывать в зеркала.
– А твой бедный, бедный рот!
– А как насчет носа?
– Почти такой, как был, но чуть больше.
Мы поужинали в ресторане «Линди». Я сказал ей, что, если кто-то обратит на нас внимание, все остальные сразу решат, что мы чем-то знамениты. Но никто не обратил внимания.
– Тебя навещал тот самый лейтенант? – спросила она, обмакивая креветку в соусник, обложенный измельченным льдом.
– Его присутствие оживило мой завтрак. Ты молодец, что представилась ему «справочной службой».
– Я девушка сообразительная.
– Ты хорошая актриса, – похвалил я. – Ты провела Стерна дважды за день.
– Во мне не одна женщина, а много. В тебе тоже не один мужчина.
– Это что, вуду?
– Это просто здравый смысл.
Около восьми часов мы ехали через парк на окраину города. Когда мы проезжали Меер, я спросил Эпифани, почему в ту ночь их группа совершала жертвоприношение здесь, под звездами, вместо того чтобы сделать это у себя в хумфо. Она что-то пробормотала о древесных лоа.
– Лоа!
– Это духи. Воплощения Бога. Много-много лоа. Рада лоа, Петро лоа: добрые и злые. Дамбалла – тоже лоа. Баде – это лоа ветра; Согбо – лоа молнии; Барон Самди – хранитель Кладбища, повелитель секса и страсти; Папаша Легба присматривает за нашими домами и местами, где мы собираемся, за воротами и изгородями. Мэтр Каррефур стережет все перекрестки дорог.
– Должно быть, он мой патрон, – заметил я.
– Он покровитель колдунов…
Когда– то Новый Храм Надежды на Сто сорок четвертой улице был кинотеатром. Над входом висел старый навес, украшенный футовыми буквами «ЭЛЬ СИФР». Я поставил машину в конце квартала и взял Эпифани за руку, когда мы шли назад, к ярким огням.
– Почему ты интересуешься Сифром? – спросила она.
– Он волшебник из моих снов.
– Сифр?
– Или доктор Сайфер, – как угодно.
– Ты знаешь его?
– Роль «свами» – одна из многих, на которые он способен. Он все равно что хамелеон.
Эпифани крепко ехала мою руку.
– Будь осторожен, Гарри, прошу тебя.
– Постараюсь, – пообещал я.
– Не шути. Если этот человек действительно таков, как ты говоришь, он владеет большой силой. С ним нельзя шутить.
– Войдем внутрь.
У пустой кассовой будки помещался картонный силуэт Луи Сифра, подзывающего верующих рукой. Вестибюль представлял собой алебастровую золоченую пагоду, интерьер бывшего кинотеатра. На месте буфета с воздушной кукурузой и тянучками находилась стойка с полным набором духовной литературы.
Мы нашли себе места у бокового прохода. За плотно задернутым красно-золотым занавесом бормотал орган. Оркестровая яма и балкон были полны зрителей. Казалось, никто, кроме меня, не замечал, что я единственный белый.
– Какую веру здесь исповедают? – шепнул я.
– Баптистскую, в основном, на свой лад, – Эпифани сложила затянутые в перчатки руки на коленях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58