У него будут каникулы. Да, каникулы. Именно это ему сейчас необходимо. Они с Меган могли бы слетать в Аспен, покататься немного на лыжах, и жизнь снова заискрится для них. Джексон расскажет ей, как ему было плохо. Почему он никогда не подумал об этом раньше, а лишь старался казаться надежным, ответственным мужем, каким хотела его видеть Меган, так что совершенно не оставалось времени сказать ей, что он несчастен. Меган поймет…
За углом внимание Джексона привлек магазин дамского белья. На безликом манекене был шелковый пеньюар, который ему хотелось бы видеть и на своей жене, вместо простых пижам и ночных сорочек, обычно одеваемых ею. Меган будет великолепно смотреться в нем.
Меган не догадывалась, что Джексон замечает, как много внимания и времени она уделяет своей внешности. Просто к вечеру, когда он, отбыв восемь часов на ненавистной работе, а потом, потратив час на дорогу до однотипных оштукатуренных домов, которые ему никогда не нравились, уже не имел ни сил, ни желания сказать, что цвет помады безукоризненно подходит к цвету лака. А когда Меган заводила разговор о пятне красной краски, нечаянно пролитой им на ковер, или кисточках, оставленных им в раковине, или об обеде, что она собиралась устроить для идиотских соседей, которые не находят ничего лучшего, чем беседовать об удобрениях для сада и высоких ценах, он уходил в себя, прекращал слушать ее, прекращал, фактически, быть ее мужем.
Джексон вошел в магазин и внимательно рассмотрел пеньюар. Он был немного кораллово-розового цвета, с оборками из антикварного кружева на рукавах, а атласная юбка спускалась до пола. Меган будет просто ослепительна в нем. Цвет подходит идеально. Джексон любил, когда она надевала розовое, кремовое, бледно-голубое. Эти тона придавали очарование ее нежности. Он любил, когда белокурые волосы, как шелковые нити, падали на ее щеки во время сна. Бог мой, он любил ее.
Джексон закрыл глаза. Неужели прошло почти три года как они женаты? Когда у них случались перепалки, казалось, что прошла целая жизнь. Но иногда, когда он осознавал, как легко обидеть ее, или как мало он в действительности знал о ней, а она о нем, то казалось, что они встретились лишь несколько часов назад. Джексон понятия не имел, кто его жена, чего она хочет, чего ждет от него, что думает, что чувствует. Он знал только, что Меган шла по одному пути, а он – по другому, и в течение трех лет они на полной скорости мчались в противоположных направлениях.
– Могу я чем-нибудь помочь Вам, сэр? – спросила продавщица средних лет.
Джексон открыл глаза и еще раз провел пальцами по пеньюару.
– Заверните, пожалуйста, – сказал он. – Это подарок моей жене.
* * *
Первое, что зародило тревожные мысли, были смятые петуньи в саду. Каждый день разыгравшийся соседский пудель носился по садику Меган, топча ее клумбу. Но к вечеру Меган вновь высаживала цветы или, по крайней мере, убирала сломанные. Сегодня, подходя по цементной дорожке к парадной двери, Джексон увидел раздавленные сине-белые петуньи, словно блины с черничным вареньем вывалились с тарелки и некому их убрать.
Джексон попробовал открыть дверь, но она оказалась запертой. Это стало вторым тревожным сигналом. Третий прозвенел, когда он подошел к окну, чтобы познать Меган, и увидел, что оно плотно занавешено портьерой. Раньше Меган никогда не опускала портьеры, заявляя, что комнатным растениям нужно как можно больше солнечного света. И еще она не выносила отгороженное, замкнутое пространство. Позже, сложив все вместе, Джексон сожалел, что не подготовился к случившемуся. А тогда он просто порылся в карманах и нашел свой ключ.
Войдя в дом, Джексон лишился дара речи, его парализовало, как бывало в начальной школе, когда кто-то со всей силы попадал ему футбольным мячом в живот. Аккуратно запакованный сверток выпал у него из рук. Чтобы не упасть, он прислонился к стене, больно, со всей силы, стукнувшись головой.
В гостиной разорвалась бомба. Это было единственное объяснение. Краски, эскизы, все растоптано и уничтожено. Несколько ранних, менее профессиональных работ, возможно, уцелели, так как находились в безопасности, засунутые в шкаф, но эти… эти были его сущностью.
Прошедший год был самым лучшим и плодотворным в его художественной жизни. Внутреннее несчастье изгонялось живописью, перевоплощаясь в творческую энергию, дававшую ему силы лихорадочно работать до рассвета. Джексон продолжал писать пейзажи, но начал и серию абстрактных работ, вызванных к жизни из его подсознания, его сердца. Он ничего не говорил Меган, но собирался попытаться заинтересовать картинную галерею и подготовить там выставку своих картин. Впервые он был уверен, что его работа значительна.
Чтобы остановить поток мыслей, Джексон вновь и вновь бился головой о стену. От этого становилось легче, тупые толчки боли изгоняли мучительные мысли. Он все сильнее отбрасывал голову, пока перед глазами не поплыли белые пятна, разбиваясь на сверкающие искры. Он не заметил, как к нему подошла Меган, лишь ощутил, как ее пальцы сдавили его руку.
– Перестань. Джексон, прекрати! – пронзительно вскрикнула Меган.
Джексон тряхнул головой и взглянул на нее. Меган плакала. Красные круги обрамляли ее глаза. Тушь оставила пятна на щеках и подбородке.
– Что случилось? – спросил он.
Меган опустила голову. И только тогда он увидел ее руки – все в краске, с краской даже под ногтями. Второй мяч, жестче первого, врезался ему в живот. Джексон наклонился вперед.
– Это сделала ты, – прошептал он. Джексон надеялся, что она начнет отрицать, он был готов поверить любому, самому дикому объяснению, только чтобы можно было снова смотреть на нее без ненависти.
Меган кивнула, и Джексон часто задышал, стремясь заполнить легкие воздухом. Странно, но в тот момент он чувствовал лишь нехватку кислорода. Джексон ожидал, что у него появится гнев, желание наброситься с кулаками, но была только борьба за воздух, и жуткая легкость в голове.
Джексон прошел по комнате, определяя, что можно еще спасти. И ничего не нашел. Он поднял за угол то, что раньше было его любимым морским пейзажем, написанным несколько месяцев тому назад, когда он на день выезжал в Кармел. На переднем плане стоял кипарис, а за ним простиралось необыкновенно спокойное море. Джексон оставил пейзаж на подоконнике для вдохновения, чтобы, любуясь им, наполняться миром и спокойствием, тем, чего так не хватало в повседневной жизни. Меган разрезала полотно на десятки кусочков, расчленив его, словно неистовствующий одержимый маньяк-убийца.
Картины Джексона были уничтожены, краски украшали ковер, как весело разукрашенные леденцы на палочке. За годы, что они прожили вместе с Меган, она устраивала через каждые три дня генеральную, от пола до потолка, уборку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
За углом внимание Джексона привлек магазин дамского белья. На безликом манекене был шелковый пеньюар, который ему хотелось бы видеть и на своей жене, вместо простых пижам и ночных сорочек, обычно одеваемых ею. Меган будет великолепно смотреться в нем.
Меган не догадывалась, что Джексон замечает, как много внимания и времени она уделяет своей внешности. Просто к вечеру, когда он, отбыв восемь часов на ненавистной работе, а потом, потратив час на дорогу до однотипных оштукатуренных домов, которые ему никогда не нравились, уже не имел ни сил, ни желания сказать, что цвет помады безукоризненно подходит к цвету лака. А когда Меган заводила разговор о пятне красной краски, нечаянно пролитой им на ковер, или кисточках, оставленных им в раковине, или об обеде, что она собиралась устроить для идиотских соседей, которые не находят ничего лучшего, чем беседовать об удобрениях для сада и высоких ценах, он уходил в себя, прекращал слушать ее, прекращал, фактически, быть ее мужем.
Джексон вошел в магазин и внимательно рассмотрел пеньюар. Он был немного кораллово-розового цвета, с оборками из антикварного кружева на рукавах, а атласная юбка спускалась до пола. Меган будет просто ослепительна в нем. Цвет подходит идеально. Джексон любил, когда она надевала розовое, кремовое, бледно-голубое. Эти тона придавали очарование ее нежности. Он любил, когда белокурые волосы, как шелковые нити, падали на ее щеки во время сна. Бог мой, он любил ее.
Джексон закрыл глаза. Неужели прошло почти три года как они женаты? Когда у них случались перепалки, казалось, что прошла целая жизнь. Но иногда, когда он осознавал, как легко обидеть ее, или как мало он в действительности знал о ней, а она о нем, то казалось, что они встретились лишь несколько часов назад. Джексон понятия не имел, кто его жена, чего она хочет, чего ждет от него, что думает, что чувствует. Он знал только, что Меган шла по одному пути, а он – по другому, и в течение трех лет они на полной скорости мчались в противоположных направлениях.
– Могу я чем-нибудь помочь Вам, сэр? – спросила продавщица средних лет.
Джексон открыл глаза и еще раз провел пальцами по пеньюару.
– Заверните, пожалуйста, – сказал он. – Это подарок моей жене.
* * *
Первое, что зародило тревожные мысли, были смятые петуньи в саду. Каждый день разыгравшийся соседский пудель носился по садику Меган, топча ее клумбу. Но к вечеру Меган вновь высаживала цветы или, по крайней мере, убирала сломанные. Сегодня, подходя по цементной дорожке к парадной двери, Джексон увидел раздавленные сине-белые петуньи, словно блины с черничным вареньем вывалились с тарелки и некому их убрать.
Джексон попробовал открыть дверь, но она оказалась запертой. Это стало вторым тревожным сигналом. Третий прозвенел, когда он подошел к окну, чтобы познать Меган, и увидел, что оно плотно занавешено портьерой. Раньше Меган никогда не опускала портьеры, заявляя, что комнатным растениям нужно как можно больше солнечного света. И еще она не выносила отгороженное, замкнутое пространство. Позже, сложив все вместе, Джексон сожалел, что не подготовился к случившемуся. А тогда он просто порылся в карманах и нашел свой ключ.
Войдя в дом, Джексон лишился дара речи, его парализовало, как бывало в начальной школе, когда кто-то со всей силы попадал ему футбольным мячом в живот. Аккуратно запакованный сверток выпал у него из рук. Чтобы не упасть, он прислонился к стене, больно, со всей силы, стукнувшись головой.
В гостиной разорвалась бомба. Это было единственное объяснение. Краски, эскизы, все растоптано и уничтожено. Несколько ранних, менее профессиональных работ, возможно, уцелели, так как находились в безопасности, засунутые в шкаф, но эти… эти были его сущностью.
Прошедший год был самым лучшим и плодотворным в его художественной жизни. Внутреннее несчастье изгонялось живописью, перевоплощаясь в творческую энергию, дававшую ему силы лихорадочно работать до рассвета. Джексон продолжал писать пейзажи, но начал и серию абстрактных работ, вызванных к жизни из его подсознания, его сердца. Он ничего не говорил Меган, но собирался попытаться заинтересовать картинную галерею и подготовить там выставку своих картин. Впервые он был уверен, что его работа значительна.
Чтобы остановить поток мыслей, Джексон вновь и вновь бился головой о стену. От этого становилось легче, тупые толчки боли изгоняли мучительные мысли. Он все сильнее отбрасывал голову, пока перед глазами не поплыли белые пятна, разбиваясь на сверкающие искры. Он не заметил, как к нему подошла Меган, лишь ощутил, как ее пальцы сдавили его руку.
– Перестань. Джексон, прекрати! – пронзительно вскрикнула Меган.
Джексон тряхнул головой и взглянул на нее. Меган плакала. Красные круги обрамляли ее глаза. Тушь оставила пятна на щеках и подбородке.
– Что случилось? – спросил он.
Меган опустила голову. И только тогда он увидел ее руки – все в краске, с краской даже под ногтями. Второй мяч, жестче первого, врезался ему в живот. Джексон наклонился вперед.
– Это сделала ты, – прошептал он. Джексон надеялся, что она начнет отрицать, он был готов поверить любому, самому дикому объяснению, только чтобы можно было снова смотреть на нее без ненависти.
Меган кивнула, и Джексон часто задышал, стремясь заполнить легкие воздухом. Странно, но в тот момент он чувствовал лишь нехватку кислорода. Джексон ожидал, что у него появится гнев, желание наброситься с кулаками, но была только борьба за воздух, и жуткая легкость в голове.
Джексон прошел по комнате, определяя, что можно еще спасти. И ничего не нашел. Он поднял за угол то, что раньше было его любимым морским пейзажем, написанным несколько месяцев тому назад, когда он на день выезжал в Кармел. На переднем плане стоял кипарис, а за ним простиралось необыкновенно спокойное море. Джексон оставил пейзаж на подоконнике для вдохновения, чтобы, любуясь им, наполняться миром и спокойствием, тем, чего так не хватало в повседневной жизни. Меган разрезала полотно на десятки кусочков, расчленив его, словно неистовствующий одержимый маньяк-убийца.
Картины Джексона были уничтожены, краски украшали ковер, как весело разукрашенные леденцы на палочке. За годы, что они прожили вместе с Меган, она устраивала через каждые три дня генеральную, от пола до потолка, уборку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130