Но того, что он предлагал, было недостаточно – не могло быть достаточно: любимой женщиной на время, до тех пор, пока он ею не пресытится.
– Нет, Паскуале.
– И все же, зная, что мы будем все время пересекаться, ты согласна остаться в компании. А ты спросила себя, почему? Ты не думаешь, что наша постоянная близость сломит твое и без того слабое сопротивление?
– Это вызов? – холодно взглянула она на него.
– Я не совсем уверен. А ты его примешь?
– Я так устала от всех этих игр!
Тут она заметила небольшую царапину у него на щеке и побледнела.
– У тебя царапина, – сказала она, закусив губу. – Прости, Паскуале. За то, что ударила тебя.
– Я это заслужил. Моя критика была несправедливой. Ты всего-навсего работала. – Его глаза вспыхнули. – А я приревновал.
Эти слова ничего не значат, уверила себя Зуки.
– Но ты, если хочешь, можешь заслужить прощение, – мягко сказал он.
– Представляю себе, каким образом, – язвительно ответила она.
– Свари мне кофе. Жизнь готов отдать за чашку кофе.
Он устроился поудобнее на одном из ее диванов и одарил ее обольстительной улыбкой.
Она уставилась на него, пытаясь понять секрет такой непринужденной самоуверенности, которая была для него как вторая кожа. И рассмеялась, несмотря на свои опасения.
– После всего, что случилось, – ты просишь чашку кофе! Ты невозможный человек – тебе это известно?
– Вообще-то говорят, – признался он.
Его глаза смеялись, и в его арсенале это оказалось гораздо более сильным оружием, чем сексуальность. Потому что взаимная ирония тоже может быть невероятно интимной…
– Какой ты любишь кофе?
– Любой, – улыбнулся он. – Спасибо.
– Только не вздумай снова меня обольщать, – шутливо пригрозила Зуки.
Выскочив из комнаты, она услышала его тихий довольный смех.
Возясь в кухне и доставая яркие керамические кружки, которые она собирала, привозя из различных поездок, она размышляла о том, какая женщина станет варить кофе для мужчины, которого ей так нравится ненавидеть. Только сумасшедшая, вот какая, призналась она себе и принялась молоть кофе. Но если она и решила играть в эти игры, ей трудно будет переиграть Паскуале.
Все же, пыталась она рассуждать, если они просто будут пить кофе, как цивилизованные люди, он не станет вести себя как пещерный человек. Возможно, он даже не будет просить ее стать его… Любимой женщиной.
Эти слова и возбуждали ее, и заставляли холодеть. И если бы она услышала их не от Паскуале, она бы, возможно, поддалась искушению. Но если связаться с Паскуале, разбитое сердце обеспечено, а такое оно ей ни к чему.
Так что его вопрос, почему она не приняла его предложение аннулировать контракт с компанией, остался без ответа. Были ли ее гордость и упрямство желанием доказать себе и Паскуале, что она может ему противостоять? Или ей просто хотелось идти наперекор его желаниям?
В растерянности она покачала головой. Поставив на поднос тарелку с домашним печеньем и кофе, она вернулась в гостиную. Паскуале внимательно изучал одну из ее картин, словно собирался подвергнуть детальному разбору.
Будь вежливой, напомнила себе Зуки. Выпей с ним кофе. Как это принято повсюду в Европе. Может быть, это заставит его быть галантным, а не возбудит в нем страсть.
Кажется, Паскуале все понял. Он взял из ее рук поднос и поставил его на столик около дивана. Она села, он опустился на диван напротив.
Зуки не привыкла, чтобы мужчины вот так непринужденно рассиживались у нее дома; но присутствие Паскуале кажется таким естественным, подумала она, наливая кофе. Такой мощный и одновременно такой грациозный и раскованный… Он взял из ее рук кружку, поблагодарил и, посматривая на нее из-под полуопущенных густых ресниц, сделал один глоток.
– Отличный кофе, – произнес он с наигранным удивлением.
– Хочешь сказать, для англичанки?
– Извини, это прозвучало высокомерно.
– Ну что ты! Ты великолепно говоришь по-английски, – заметила она.
– Сдаюсь! – сверкнул он глазами.
Она поймала себя на том, что в интеллектуальном плане Паскуале нравится ей не менее, чем в физическом. Но это было еще хуже. Не хочу, чтобы он казался мне все более привлекательным, жалобно простонала она про себя.
– Хочешь печенья?
– Спасибо. – Взяв печенье и надкусив его, он поднял одну бровь. – Тоже очень вкусно. Неужели сама пекла?
– Да, сама. Удивлен? – насмешливо спросила она.
– Еще как.
– Почему?
– Твоя квартира полна сюрпризов.
Широким жестом смуглой руки он обвел комнату – темно-красные стены, служившие таким выигрышным фоном для ее картин, ряд ярких красивых ваз, украшавших каминную полку, расшитые цветные подушки, привезенные из Индии, которые, казалось, должны были бы дисгармонировать со светло-вишневой обивкой дивана, на самом деле великолепно оттеняли ее.
– Что ты имеешь в виду?
– Эта комната – полная противоположность тому, что я о тебе думал.
– А что ты ожидал?
– Нечто строгое, элегантное и обтекаемое.
– А то, что ты увидел, кажется тебе?..
– Фантастическим и прекрасным, но небезопасным. Я думаю, в такую комнату никогда не допустят дизайнера, но это и не комната независимой деловой женщины, – заключил он.
Зуки не сомневалась, что у него большой опыт по части определения стиля в квартирах женщин.
– А ты видишь меня именно такой – независимой деловой женщиной?
– Разумеется. А разве это не так?
Возможно, так оно и было. Но звучало как-то уж очень холодно.
– Конечно, – пожала она плечами.
– А ты, оказывается, мелешь кофе и печешь печенье.
Это замечание она не могла оставить без внимания!
– Я все-таки женщина, – промурлыкала она с притворным смиреньем.
Паскуале улыбнулся, оценив насмешку.
– В этом нет сомнения.
Допив кофе, он откинулся на спинку дивана и, заложив руки за голову, стал разглядывать ее картины.
– Ты все еще занимаешься живописью, и у тебя хорошо получается.
Его похвала была ей приятна. Даже очень.
– А почему тебя это удивляет? Мне всегда это нравилось. Помнишь?
– Помню. Я уже тогда считал, что ты должна заняться живописью профессионально. Вместо этого ты решила зарабатывать своей внешностью.
– Это потому, что манекенщицам хорошо платят, а художникам – нет, – вспылила она. – И в отличие от тебя мне пришлось самой зарабатывать себе на жизнь!
– А меня ты представляешь именно таким? Бедный богатенький мальчик? Думаешь, мне поднесли все на тарелочке? Ошибаешься. Отец захотел, чтобы я начал с самой нижней ступеньки. Он должен быть уверен, что я досконально изучу бизнес. Знаешь, путь сына босса не усеян розами. Люди ненавидят тебя уже за то, что тебе когда-нибудь достанется большое наследство. Это неизбежно приводит к тому, что ты оказываешься в изоляции. Я чертовски много работал, чтобы моя компания стала сегодня такой, какая она есть, и продолжаю работать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33