Они и в Москве и в Питере шишку держат. Могут послать куда подальше. А вообще, попытка - не пытка, давай попробуем.
Братва проявила сочувствие к пострадавшим столичным жульманам. Влезать в их разборки с цыганами отказалась, но адресок подсказала и денег на "мотор" дала. В ворота дома Мосол и Храп ломиться не стали, а перемахнули через забор. Сопровождаемые лаем рвущейся с цепи собаки, вломились в дом и сразу наткнулись на Азу в компании двух девушек, которых имели ночью, и бабки, древней и страшной, как старуха Изергиль.
- Что, падлы, не ждали?! - осклабился Мосол.
Храп достал финку, выпрошенную у местной братвы, и заявил:
- Ты, ведьма, бабки и гайки наши подгони обратно или щас расписарю всех, нахер!
Аза смерила их высокомерным взглядом и, ничуть не испугавшись, произнесла:
- За удовольствие надо платить, молодые люди. А вы еще остались должны нам. Так что бегите отсюда быстрее, пока я мужчин не кликнула.
- Сука! - взревел Храп и пырнул цыганку ножом в живот.
Аза медленно начала оседать вниз, оставляя ногтями глубокие кровоточащие борозды на лице убийцы. Молодые девицы, еще недавно ночью ублажавшие любовью жульманов, теперь, как разьяренные кошки, прыгнули на них, норовя выцарапать глаза и содрать скальп. Мосол и Храп выли от боли и пытались их сбросить. Храп, вытащив нож из тела Азы, ткнул им в бок висевшей на нем девицы. Хватка ее ослабла, но пока он возился с ней, лежащая внизу колдунья выдернула острую заколку из волос и, собрав все последние силы, воткнула мужчине промеж ног. Мосол скинул со спины свою противницу и принялся месить ее обеими руками. Девчонка безвольно, как кукла, дергалась в такт ударам, а он яростно молотил здоровенными кулаками по ее телу, словно по боксерской груше. Перелом в сражение внесла "старуха Изергиль". Бочком, бочком, она по стеночке обошла дерущихся, в углу возле входа нащупала топор и с размаху опустила его лезвие на голову Храпа. Волосы на затылке последнего разошлись в стороны, открывая зияющий красный рубец, напоминающий открытый рот в зарослях усов и бороды. Храп рухнул лицом вниз и затих. Раненая им девица, вырвала нож из своего тела. Из раны сразу обильно потекла кровь, но она, не обращая на нее внимание, принялась пинать поверженного врага, потом зашаталась, медленно опустилась на пол рядом с ним и закрыла глаза. "Старуха Изергиль" рубанула Мосола по спине, но удар получился не очень сильным и только разъярил мужчину. Он повернулся к ней. Старуха принялась тюкать его топором короткими частыми ударами, а он, закрывая голову руками, ринулся на нее. Ему удалось подмять старуху под себя, но в атаке он раскрылся и топор вонзился ему в шею. Зато Мосол добрался до ее головы и, обхватив ее мощными лапами, повернул, ломая шейные позвонки.
Обнаружили их дети, вернувшиеся из школы. Картина побоища была достойна фильма ужасов по обилию крови и страшных ран на телах павших. Пять тел: три женских и два мужских в разных позах распростерлись на полу с застывшими гримасами боли на лицах, как бы образуя круг, в середине которого возлежала Аза, остекленело глядя вверх и насмешливо улыбаясь чему-то.
Г Л А В А IX
Александр Морев, как и большинство российских граждан, не был ни рантье, ни фабрикантом, а потому забота о хлебе насущном имела для него каждодневную актуальность. И он переквалифицировался в адвокаты. Благо диплом о высшем юридическом образовании имелся и, в связи с образованием множества независимых адвокатур, эта специальность не была уже столь труднодоступной, как в застойные времена. Его ментовское прошлое послужило хорошей рекомендацией профпригодности. Тот, кто умеет уголовные дела делать, знает и как их разваливать. Получив согласие на трудоустройство в независимой адвокатской конторе Плеханова и приглашение приступить к исполнению обязанностей со следующего дня, Морев решил остаток этого дня посвятить духовным заботам. И отправился на кладбище.
Кладбище было старое. Не одно поколение Моревых, по отцовской линии, и Янкелевичей - по материнской, нашли, свое вечное пристанище в его земле. Александр по псевдорусскому обычаю прихватил с собой бутылку водки, возле кладбища у бабулек прикупил беляшей на закуску и охапку искусственных цветов. Начать он решил с дальней родни, быстро обойти всех, а потом уже основательно расположиться возле могилок родителей.
Покой и безлюдность сего печального места навевали умиротворение и философские мысли о жизни, смерти, тлене и памяти. Старая часть кладбища постепенно приходило в запустение. Сразу за "Алеей славы" возле входа, где высились монументальные надгробия наиболее известных и богатых бандитов и жуликов, густо поросший, почти в человеческий рост, бурьян скрывал покосившиеся оградки и выцветшие памятники старых захоронений. Морев не собирался отступать перед густой травой, поэтому смело зашагал через бурьян по едва угадываемым тропинкам. Пробрался к деду и бабке Моревым, положил цветы, постоял, стараясь оживить в памяти их образы, запомнившиеся в детстве. Где-то рядом должны были находиться и другие дед с бабкой, но уже Янкелевичи. Александр взобрался на скамейку, чтобы определить как лучше пройти к ним. И очень удивился, заметив за оградкой их могил какого-то человека. "Бомж, наверное. Нашел где расположиться! Щас я его шугану", решил он. Но когда Александр сквозь высокую траву пробрался к захоронению Янкелевичей, то снова очень удивился. Во-первых, мужик оказался не бомжом, а во-вторых он был негром! Неожиданный визитер явно забрел сюда не случайно. Возле небольших гранитных памятников Янкелевичей лежали пышные букеты живых цветов.
Незнакомец вопросительно смотрел на Морева, ожидая от него объяснения своего появления.
- Хэллоу, - сказал Александр и, кивнув на памятники добавил: - Это мои грэндфазе энд грэндмазе. Ферштейн?
Негр поднялся, протянул руку и представился по-русски:
- Меня зовут Николай Янкелевич.
- Саша, - пробормотал Морев, пожимая протянутую руку.
Судьба играет человеком. Не забреди сегодня Александр на кладбище, может быть, никогда и не узнал, что у него есть дальний родственник в Америке. И не просто родственник, а негр. Такое дело следовало отметить. Морев достал бутылку и беляши. Но даже не смотря на бутылку и то, что иностранец вполне прилично говорил по-русски, они запутались в ветвях своего генеалогического дерева. Не сумев выяснить кем же приходятся друг к другу, решили считать себя двоюродными братьями. "Саня, братан!" - в устах темнокожего американца звучало очень импозантно.
Когда водка и беляши закончились, новоявленные родственники вознамерились продолжить встречу в ресторане. Наверное, под воздействием выпитой на кладбище водки из глубины подсознания Янкелевича выплыли старые рассказы его приемных родителей о гульбищах русских нуворишей в дореволюционных кабаках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Братва проявила сочувствие к пострадавшим столичным жульманам. Влезать в их разборки с цыганами отказалась, но адресок подсказала и денег на "мотор" дала. В ворота дома Мосол и Храп ломиться не стали, а перемахнули через забор. Сопровождаемые лаем рвущейся с цепи собаки, вломились в дом и сразу наткнулись на Азу в компании двух девушек, которых имели ночью, и бабки, древней и страшной, как старуха Изергиль.
- Что, падлы, не ждали?! - осклабился Мосол.
Храп достал финку, выпрошенную у местной братвы, и заявил:
- Ты, ведьма, бабки и гайки наши подгони обратно или щас расписарю всех, нахер!
Аза смерила их высокомерным взглядом и, ничуть не испугавшись, произнесла:
- За удовольствие надо платить, молодые люди. А вы еще остались должны нам. Так что бегите отсюда быстрее, пока я мужчин не кликнула.
- Сука! - взревел Храп и пырнул цыганку ножом в живот.
Аза медленно начала оседать вниз, оставляя ногтями глубокие кровоточащие борозды на лице убийцы. Молодые девицы, еще недавно ночью ублажавшие любовью жульманов, теперь, как разьяренные кошки, прыгнули на них, норовя выцарапать глаза и содрать скальп. Мосол и Храп выли от боли и пытались их сбросить. Храп, вытащив нож из тела Азы, ткнул им в бок висевшей на нем девицы. Хватка ее ослабла, но пока он возился с ней, лежащая внизу колдунья выдернула острую заколку из волос и, собрав все последние силы, воткнула мужчине промеж ног. Мосол скинул со спины свою противницу и принялся месить ее обеими руками. Девчонка безвольно, как кукла, дергалась в такт ударам, а он яростно молотил здоровенными кулаками по ее телу, словно по боксерской груше. Перелом в сражение внесла "старуха Изергиль". Бочком, бочком, она по стеночке обошла дерущихся, в углу возле входа нащупала топор и с размаху опустила его лезвие на голову Храпа. Волосы на затылке последнего разошлись в стороны, открывая зияющий красный рубец, напоминающий открытый рот в зарослях усов и бороды. Храп рухнул лицом вниз и затих. Раненая им девица, вырвала нож из своего тела. Из раны сразу обильно потекла кровь, но она, не обращая на нее внимание, принялась пинать поверженного врага, потом зашаталась, медленно опустилась на пол рядом с ним и закрыла глаза. "Старуха Изергиль" рубанула Мосола по спине, но удар получился не очень сильным и только разъярил мужчину. Он повернулся к ней. Старуха принялась тюкать его топором короткими частыми ударами, а он, закрывая голову руками, ринулся на нее. Ему удалось подмять старуху под себя, но в атаке он раскрылся и топор вонзился ему в шею. Зато Мосол добрался до ее головы и, обхватив ее мощными лапами, повернул, ломая шейные позвонки.
Обнаружили их дети, вернувшиеся из школы. Картина побоища была достойна фильма ужасов по обилию крови и страшных ран на телах павших. Пять тел: три женских и два мужских в разных позах распростерлись на полу с застывшими гримасами боли на лицах, как бы образуя круг, в середине которого возлежала Аза, остекленело глядя вверх и насмешливо улыбаясь чему-то.
Г Л А В А IX
Александр Морев, как и большинство российских граждан, не был ни рантье, ни фабрикантом, а потому забота о хлебе насущном имела для него каждодневную актуальность. И он переквалифицировался в адвокаты. Благо диплом о высшем юридическом образовании имелся и, в связи с образованием множества независимых адвокатур, эта специальность не была уже столь труднодоступной, как в застойные времена. Его ментовское прошлое послужило хорошей рекомендацией профпригодности. Тот, кто умеет уголовные дела делать, знает и как их разваливать. Получив согласие на трудоустройство в независимой адвокатской конторе Плеханова и приглашение приступить к исполнению обязанностей со следующего дня, Морев решил остаток этого дня посвятить духовным заботам. И отправился на кладбище.
Кладбище было старое. Не одно поколение Моревых, по отцовской линии, и Янкелевичей - по материнской, нашли, свое вечное пристанище в его земле. Александр по псевдорусскому обычаю прихватил с собой бутылку водки, возле кладбища у бабулек прикупил беляшей на закуску и охапку искусственных цветов. Начать он решил с дальней родни, быстро обойти всех, а потом уже основательно расположиться возле могилок родителей.
Покой и безлюдность сего печального места навевали умиротворение и философские мысли о жизни, смерти, тлене и памяти. Старая часть кладбища постепенно приходило в запустение. Сразу за "Алеей славы" возле входа, где высились монументальные надгробия наиболее известных и богатых бандитов и жуликов, густо поросший, почти в человеческий рост, бурьян скрывал покосившиеся оградки и выцветшие памятники старых захоронений. Морев не собирался отступать перед густой травой, поэтому смело зашагал через бурьян по едва угадываемым тропинкам. Пробрался к деду и бабке Моревым, положил цветы, постоял, стараясь оживить в памяти их образы, запомнившиеся в детстве. Где-то рядом должны были находиться и другие дед с бабкой, но уже Янкелевичи. Александр взобрался на скамейку, чтобы определить как лучше пройти к ним. И очень удивился, заметив за оградкой их могил какого-то человека. "Бомж, наверное. Нашел где расположиться! Щас я его шугану", решил он. Но когда Александр сквозь высокую траву пробрался к захоронению Янкелевичей, то снова очень удивился. Во-первых, мужик оказался не бомжом, а во-вторых он был негром! Неожиданный визитер явно забрел сюда не случайно. Возле небольших гранитных памятников Янкелевичей лежали пышные букеты живых цветов.
Незнакомец вопросительно смотрел на Морева, ожидая от него объяснения своего появления.
- Хэллоу, - сказал Александр и, кивнув на памятники добавил: - Это мои грэндфазе энд грэндмазе. Ферштейн?
Негр поднялся, протянул руку и представился по-русски:
- Меня зовут Николай Янкелевич.
- Саша, - пробормотал Морев, пожимая протянутую руку.
Судьба играет человеком. Не забреди сегодня Александр на кладбище, может быть, никогда и не узнал, что у него есть дальний родственник в Америке. И не просто родственник, а негр. Такое дело следовало отметить. Морев достал бутылку и беляши. Но даже не смотря на бутылку и то, что иностранец вполне прилично говорил по-русски, они запутались в ветвях своего генеалогического дерева. Не сумев выяснить кем же приходятся друг к другу, решили считать себя двоюродными братьями. "Саня, братан!" - в устах темнокожего американца звучало очень импозантно.
Когда водка и беляши закончились, новоявленные родственники вознамерились продолжить встречу в ресторане. Наверное, под воздействием выпитой на кладбище водки из глубины подсознания Янкелевича выплыли старые рассказы его приемных родителей о гульбищах русских нуворишей в дореволюционных кабаках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96