Только вы на нее не давите; пускай сама все решит.
– Ты намекни Хорхе, пусть он ее попросит. Вот увидишь – она запоет, как миленькая.
Сжимая кулаки, я вышел на улицу – под лучи палящего солнца.
іі
До сих пор я действительно очень мало говорил о Ренато, он появляется в моем рассказе скорее как очередной живописный персонаж, но никак не в качестве реального, живого человека. Но что я могу поделать? Ренато – он всегда был таким: настоящий друг, верный товарищ, но при этом – ежик, свернувшийся в клубок и ощетинившийся иголками против всего мира. В то время я понятия не имел (а впоследствии – уже не имел и желания выяснять), на что он живет, и откуда скромная рента манной небесной опускалась в руки Сусане, которая распоряжалась этим Божиим даром экономно и не без изящества. Спрашивать об этом у Сусаны мне и в голову и не приходило; между друзьями существует неписаный кодекс чести, и выяснять подобные детали, сплетничая с сестрами, было бы его грубейшим нарушением, совершенно для меня неприемлемым.
Я предполагаю, что в тот же день Хорхе побывал у сестер Динар. Вот вам еще одна деталь, которую мне так и не удалось выяснить наверняка, а теперь это уже давно перестало представлять для меня какой-либо интерес. Хорхе зашел к ним (если, конечно, вообще заходил) днем, после обеда, скорее всего – в час сиесты, когда донья Бика и дядя Роберто отдыхали. Они с Лаурой проговорили достаточно долго – все то время, что Монья провела на занятиях по эсперанто, где она под руководством профессора Франсуа штудировала редакционную статью из очередного номера «Renovigo Gazeto». Обстоятельства сложились так, что у меня не было возможности подробно расспросить Лауру о ее попытке сколотить коалицию вместе с Хорхе Нури. Сейчас же, как я уже говорил, все это не имеет никакого значения. Хорхе вернулся домой в отличном настроении, веселый и шумный. Он зашел за Мартой, которая до полудня провалялась в постели, они о чем-то переговорили, позвонили Ренато и тотчас же прямиком отправились в его студию. Сусана слышала, как обрадовался Ренато их обещанию зайти в гости, и как только у нее выдалась свободная минута, поспешила запереться в своей комнате и позвонить мне. К сожалению, я как раз в тот момент был в Ассоциации молодых христиан – представлял по просьбе одного знакомого его сольный концерт для арфы и помогал ему в акустических расчетах.
Запустив пальцы в свою черную кудрявую шевелюру, Хорхе задумчиво смотрел на Марту, нервно ходившую из угла в угол, все время маяча перед Ренато. Было жарко, и картина, стоявшая сбоку от окна, казалась единственным островком вечерней прохлады в ярко освещенной студии. Ренато размотал парусиновый козырек, и в окошечке появилась картинка: какое-то дерево и кусочек необработанного, пожелтевшего от зноя поля.
– Пусть Марта прочитает мои последние гимны, – потребовал Хорхе, устраиваясь на кушетке поудобнее. – Я хочу услышать мнение Ренато. Давай, сестренка.
Марта хотела что-то возразить, но передумала, словно решила таким образом выиграть время. Она превосходно читала прямо по своей стенограмме, воспроизводя все интонации Хорхе и точно делая малейшие паузы, обусловленные пунктуацией.
– Мне очень понравилось то маленькое стихотворение, которое ты надиктовал мне вчера, уже лежа в кровати и почти во сне. Слушай, Ренато.
ИТОГ
Многие дни я буду смотреть на Млечный путь и нареку,
что, счастливые, протекают, не вопрошая
ни о своем имени, ни об истоке,
и глазами, что зримое скоро забудут,
неторопливо глядят, как рождаются луны или мосты.
А затем я, покорный,
снова задам вопросы зеркалу, что отражает мое молчанье,
и, как никогда прежде, встану у края звезды,
что опускает для всех лестничку шелковую
и подводит последний итог миру и танцу.
– И зачем я только согласился прослушать это во второй раз, – пожаловался Хорхе, не глядя ни на Ренато, ни на Марту. – Жалкий труп стихотворения, вонючая мерзость. Некоторые стихи портятся мгновенно – как вишня, они синеют, становятся дряблыми и воняют тухлятиной. Марта, не читай больше. На сегодня хватит.
– А что, получилось весьма… м-м… художественное произведение, – сказал Ренато, глядя на Хорхе сверху вниз, с высоты своих метра восьмидесяти. – И мне оно понравилось куда больше, чем твои истерические кровопускания. Ты уж прости меня за такие суждения, но они как-никак рождаются на основании некоторого понимания основных законов: золотого сечения и всего прочего.
Марта поиграла с вещичками, расставленными на полках, пожонглировала и попыталась удержать на одном пальце шарик из тончайшего стекла, а затем отложила все и села на пол рядом с диванчиком Хорхе, и уже вдвоем они мрачно уставились на Ренато.
Выдержав паузу, Марта перешла к делу:
– Не знаю, говорил ли тебе что-нибудь Инсекто…
– Я его уже сто лет не видел.
– Это он помогал мне в одном деле, занят был целыми днями. Идея была отличная – Хорхе уже в курсе. Он даже разозлился на меня за то, что я и его не задействовала в поисках.
– Чего искали-то?
– Вот это. – Марта кивнула в сторону картины. – Согласись, отличная идея!
Ренато согласился, не споря. Достав трубку, он стал раскуривать ее, поглядывая на Вихилей с грустной улыбкой.
– Вы чего замолчали? Я слушаю. Хотя нет, сначала скажу я. Во-первых, Марта, я очень рад видеть тебя. Глупо как-то все получилось, и жаль, что ты перестала появляться здесь после того вечера.
– Перестань ерунду молоть, – огрызнулся Хорхе с дивана. – Она все правильно сделала. Я даже готов простить ей, что тот дом она решила искать вместе с Инсекто.
– И где же он, этот дом? – спросил Ренато, переводя пристальный, жесткий взгляд с одного своего собеседника на другого.
– Не то важно, где он, – ответила Марта, – а то, что он существует. Мы на него наткнулись, когда уже совсем отчаялись. Понимаешь, я оказалась права, я не зря поверила своим предчувствиям! Вот только – невеселое дело: хозяин этого дома – не кто иной, как Нарцисс.
Ренато впился зубами в трубку и резко обернулся к картине, словно ожидая от нее предательского удара в спину.
– Вот ведь сукин сын! – негромко, даже с какой-то неестественной нежностью произнес он. – Значит, я, оказывается, нарисовал дом этого скотины?
– А что, эффектно, – позлорадствовал Хорхе. – Согласись, что получилось очень изящно; вся история обрела должную законченость.
– Ну, в некотором роде… А вот Марта, по-моему, не согласна. Ты только посмотри на нее: ей эта история абсолютно не по нраву.
– Да ну ее, вечно она портит людям настроение, все-то ей не так и не этак, – попытался выкрутиться Хорхе. – И потом, вспомни все эти шуточки с Эуфемией. Такая гадость! И пострадала больше всех Марта. Слушай, а не забыть ли нам эту Эуфемию к чертям собачьим?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Ты намекни Хорхе, пусть он ее попросит. Вот увидишь – она запоет, как миленькая.
Сжимая кулаки, я вышел на улицу – под лучи палящего солнца.
іі
До сих пор я действительно очень мало говорил о Ренато, он появляется в моем рассказе скорее как очередной живописный персонаж, но никак не в качестве реального, живого человека. Но что я могу поделать? Ренато – он всегда был таким: настоящий друг, верный товарищ, но при этом – ежик, свернувшийся в клубок и ощетинившийся иголками против всего мира. В то время я понятия не имел (а впоследствии – уже не имел и желания выяснять), на что он живет, и откуда скромная рента манной небесной опускалась в руки Сусане, которая распоряжалась этим Божиим даром экономно и не без изящества. Спрашивать об этом у Сусаны мне и в голову и не приходило; между друзьями существует неписаный кодекс чести, и выяснять подобные детали, сплетничая с сестрами, было бы его грубейшим нарушением, совершенно для меня неприемлемым.
Я предполагаю, что в тот же день Хорхе побывал у сестер Динар. Вот вам еще одна деталь, которую мне так и не удалось выяснить наверняка, а теперь это уже давно перестало представлять для меня какой-либо интерес. Хорхе зашел к ним (если, конечно, вообще заходил) днем, после обеда, скорее всего – в час сиесты, когда донья Бика и дядя Роберто отдыхали. Они с Лаурой проговорили достаточно долго – все то время, что Монья провела на занятиях по эсперанто, где она под руководством профессора Франсуа штудировала редакционную статью из очередного номера «Renovigo Gazeto». Обстоятельства сложились так, что у меня не было возможности подробно расспросить Лауру о ее попытке сколотить коалицию вместе с Хорхе Нури. Сейчас же, как я уже говорил, все это не имеет никакого значения. Хорхе вернулся домой в отличном настроении, веселый и шумный. Он зашел за Мартой, которая до полудня провалялась в постели, они о чем-то переговорили, позвонили Ренато и тотчас же прямиком отправились в его студию. Сусана слышала, как обрадовался Ренато их обещанию зайти в гости, и как только у нее выдалась свободная минута, поспешила запереться в своей комнате и позвонить мне. К сожалению, я как раз в тот момент был в Ассоциации молодых христиан – представлял по просьбе одного знакомого его сольный концерт для арфы и помогал ему в акустических расчетах.
Запустив пальцы в свою черную кудрявую шевелюру, Хорхе задумчиво смотрел на Марту, нервно ходившую из угла в угол, все время маяча перед Ренато. Было жарко, и картина, стоявшая сбоку от окна, казалась единственным островком вечерней прохлады в ярко освещенной студии. Ренато размотал парусиновый козырек, и в окошечке появилась картинка: какое-то дерево и кусочек необработанного, пожелтевшего от зноя поля.
– Пусть Марта прочитает мои последние гимны, – потребовал Хорхе, устраиваясь на кушетке поудобнее. – Я хочу услышать мнение Ренато. Давай, сестренка.
Марта хотела что-то возразить, но передумала, словно решила таким образом выиграть время. Она превосходно читала прямо по своей стенограмме, воспроизводя все интонации Хорхе и точно делая малейшие паузы, обусловленные пунктуацией.
– Мне очень понравилось то маленькое стихотворение, которое ты надиктовал мне вчера, уже лежа в кровати и почти во сне. Слушай, Ренато.
ИТОГ
Многие дни я буду смотреть на Млечный путь и нареку,
что, счастливые, протекают, не вопрошая
ни о своем имени, ни об истоке,
и глазами, что зримое скоро забудут,
неторопливо глядят, как рождаются луны или мосты.
А затем я, покорный,
снова задам вопросы зеркалу, что отражает мое молчанье,
и, как никогда прежде, встану у края звезды,
что опускает для всех лестничку шелковую
и подводит последний итог миру и танцу.
– И зачем я только согласился прослушать это во второй раз, – пожаловался Хорхе, не глядя ни на Ренато, ни на Марту. – Жалкий труп стихотворения, вонючая мерзость. Некоторые стихи портятся мгновенно – как вишня, они синеют, становятся дряблыми и воняют тухлятиной. Марта, не читай больше. На сегодня хватит.
– А что, получилось весьма… м-м… художественное произведение, – сказал Ренато, глядя на Хорхе сверху вниз, с высоты своих метра восьмидесяти. – И мне оно понравилось куда больше, чем твои истерические кровопускания. Ты уж прости меня за такие суждения, но они как-никак рождаются на основании некоторого понимания основных законов: золотого сечения и всего прочего.
Марта поиграла с вещичками, расставленными на полках, пожонглировала и попыталась удержать на одном пальце шарик из тончайшего стекла, а затем отложила все и села на пол рядом с диванчиком Хорхе, и уже вдвоем они мрачно уставились на Ренато.
Выдержав паузу, Марта перешла к делу:
– Не знаю, говорил ли тебе что-нибудь Инсекто…
– Я его уже сто лет не видел.
– Это он помогал мне в одном деле, занят был целыми днями. Идея была отличная – Хорхе уже в курсе. Он даже разозлился на меня за то, что я и его не задействовала в поисках.
– Чего искали-то?
– Вот это. – Марта кивнула в сторону картины. – Согласись, отличная идея!
Ренато согласился, не споря. Достав трубку, он стал раскуривать ее, поглядывая на Вихилей с грустной улыбкой.
– Вы чего замолчали? Я слушаю. Хотя нет, сначала скажу я. Во-первых, Марта, я очень рад видеть тебя. Глупо как-то все получилось, и жаль, что ты перестала появляться здесь после того вечера.
– Перестань ерунду молоть, – огрызнулся Хорхе с дивана. – Она все правильно сделала. Я даже готов простить ей, что тот дом она решила искать вместе с Инсекто.
– И где же он, этот дом? – спросил Ренато, переводя пристальный, жесткий взгляд с одного своего собеседника на другого.
– Не то важно, где он, – ответила Марта, – а то, что он существует. Мы на него наткнулись, когда уже совсем отчаялись. Понимаешь, я оказалась права, я не зря поверила своим предчувствиям! Вот только – невеселое дело: хозяин этого дома – не кто иной, как Нарцисс.
Ренато впился зубами в трубку и резко обернулся к картине, словно ожидая от нее предательского удара в спину.
– Вот ведь сукин сын! – негромко, даже с какой-то неестественной нежностью произнес он. – Значит, я, оказывается, нарисовал дом этого скотины?
– А что, эффектно, – позлорадствовал Хорхе. – Согласись, что получилось очень изящно; вся история обрела должную законченость.
– Ну, в некотором роде… А вот Марта, по-моему, не согласна. Ты только посмотри на нее: ей эта история абсолютно не по нраву.
– Да ну ее, вечно она портит людям настроение, все-то ей не так и не этак, – попытался выкрутиться Хорхе. – И потом, вспомни все эти шуточки с Эуфемией. Такая гадость! И пострадала больше всех Марта. Слушай, а не забыть ли нам эту Эуфемию к чертям собачьим?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31