Таня оказалась идеальной кандидатурой. Она с наслаждением вошла во власть и особенно не терзала себя размышлениями: кто и зачем это вхождение устроил?
Недели за две до отставки я с ней беседовал:
–– Таня, что вы делаете? Вы за месяц третий раз подряд записываете Березовского на прием к президенту. Недопустимо выделять бизнесменов друг перед другом. Пусть они либо ходят все вместе, либо имеют равное право на аудиенцию.
Таня же не разделяла причин моего беспокойства. Березовский считал себя особенным для семьи Ельцина человеком, и, видимо, эта убежденность уже насквозь пропитала Татьяну. Объяснять президентской дочке, что недопустимо лоббировать интересы сомнительного коммерсанта, было уже бесполезно.
–– Таня, я Березовского просто пристрелю, как крысу. Я ведь понимаю, кто вам голову забивает! -– однажды сорвался я.
Ее ответ меня поразил цинизмом:
–– Саша, я вас умоляю, делайте с ним что хотите, но только после выборов.
В предвыборном штабе Таню назначили независимым наблюдателем. Никто, правда, не понимал смысла этого словосочетания. Все знали, что дочь Ельцина полностью зависит от мнения Березовского и Чубайса, но непонятно, за кем она наблюдает.
Первое время Татьяна практически не вылезала из моего кабинета. Наш разговор начинался с ее восклицания:
–– Саша, я в этом "дурдоме" ничего не понимаю! Я верю только вам.
"Дурдомом" она весьма метко окрестила предвыборный штаб своего отца. С присущей мне откровенностью я комментировал события в "дурдоме" и давал оценки отдельным его "пациентам". Потом мои наблюдения оказывались в ушах Березовского.
В Службе безопасности госпожу Дьяченко прозвали "членом правительства". Ей выделили помещение в первом корпусе Кремля, те самые апартаменты, которые положены супруге президента России. Но Таня не постеснялась их занять и "работу" в Кремле воспринимала так же буднично и естественно, как трудовую деятельность в научном институте. Как-то она появилась в первом корпусе Кремля в модных брючках. Я не ханжа, но протокол есть протокол, и женщины обязаны ходить по историческим кремлевским коридорам в юбках определенной длины. Тане мое замечание про брюки и протокол не понравилось. Она вспыхнула, надула губки и ушла с обиженным видом. Но потом одевалась так, как подобает.
–– Видите, Саша, я учла ваше замечание, -– подчеркивала она.
Если бы она учла и другие мои замечания...
Постоянные беседы про "дурдом" в предвыборном штабе меня утомляли. Таня принимала участие во взрослом и ответственном мероприятии государственной важности, но воспринимала все события с подростковой доверчивостью, простотой обывателя и недовольством домработницы. Одни штабисты казались ей мальчишами-плохишами, другие -– прекрасными принцами. Как в сказке, которая вдруг стала явью.
Американские консультанты, которых пригласил Чубайс, относились, разумеется, к категории принцев заморских. После очередного совещания в штабе Таня сразу бежала к ним обсудить свежую информацию.
По рекомендации американских специалистов, например, Ельцин выступил перед избирателями в Ростове. Дело, конечно, не в том, что выступил, а в том, как. По сценарию Борис Николаевич должен был продемонстрировать публике молодой дух и сплясать что-нибудь для достоверности. Чувствовал он себя в этот день отвратительно. Уже в аэропорту выглядел смертельно усталым и был бледнее обычного. Но на концерт приехал. Перед выходом на сцену дочка добросовестно припудрила папу-президента:
–– Давай, папочка, ты должен...
Папа произнес краткую речь и попросил музыкальный ансамбль Жени Осина:
–– Сыграйте что-нибудь.
Заиграла зажигательная мелодия: "...Ялта, где ночами гитары не спят..." Борис Николаевич резво задергался, пытаясь изобразить что-то вроде шейка. Наина Иосифовна тоже начала "топтаться" в такт неподалеку от него. Танцевать шеф не умел никогда, но в этот момент никто из ближайшего окружения президента не мечтал о художественных изысках. Мы молились, чтобы кандидат не упал замертво на этой сцене, на глазах у пораженной ростовской публики.
Народ свистел, орал, некоторые зрители многозначительно крутили пальцем у виска. Но Таня приняла такую реакцию за высшее выражение восторга.
На стадионе собрались в основном подростки. А избиратели постарше смотрели прямую трансляцию концерта по местному телевидению. Ростовская область -– сельская, консервативная, и вид дергающегося президента ростовчан обескуражил. Это подтвердили потом опросы общественного мнения.
После танцев Таня бросилась целовать "плясуна":
–– Папочка, какой ты молодец, какой ты замечательный! Что ты сотворил!
Что он сотворил, показал первый тур голосования. В Ростовской области Ельцин набрал в два раза меньше голосов, чем Зюганов -– концерт сыграл роковую роль. Российский президент не должен так себя вести, как бы он не хотел повторить свое избрание. После концерта я сказал Татьяне:
–– Что ты делаешь с отцом?
Она возмутилась:
–– Саша, вы ничего не понимаете!
Вот тогда мне стало окончательно ясно: у власти не президент должен был остаться любой ценой, а его "обновленное" окружение. У Бориса Николаевича появились отнюдь не новые соратники, а поводыри. И именно роль поводырей Березовского и Чубайса устраивала больше всего. Таня же незаметно для себя освоила профессию суфлера. Она безошибочно доносила чужие мысли до президентских ушей. Иногда, проконсультировавшись с американскими спецами, передавала ему записочки с трогательным детским содержанием. К сожалению, я не сохранил ни одного из этих "манускриптов", но суть их всегда была одна: "Ты, папочка, молодец, так держать!"
Пока Таня не решалась сделать окончательный выбор между мной и другой командой, но свою лепту в разрыв наших отношений с Ельциным внесла ощутимую.
До выборов оставалось месяца три. Президент нервничал и чрезмерно "расслаблялся". После очередного "расслабления" Таня пришла ко мне в отчаянии:
–– Саша, надо что-то делать. Только вы можете повлиять на папу.
–– Почему только я? Собирайте семейный совет и скажите. Ты на него влияешь, как говорят, очень сильно. В конце концов, пусть Чубайс повлияет.
–– Саша, это должны сделать вы! Вы же его так любите.
В этот момент я почему-то вспомнил Шеннон, визит в Берлин, порванный из-за фашистов галстук...
–– Таня, если я тебе скажу, что не люблю Бориса Николаевича, то это будет слишком мягко сказано.
Ее веки дрогнули, и в сузившихся глазах мелькнул недобрый огонек. Она прошептала: "До свидания" -– и, пятясь назад, удалилась.
Уставившись в одну точку, я долго сидел в кресле. Меньше всего меня беспокоило, что дочка передаст недобрые, но откровенные слова папе. Я не боялся отставки, не пугал меня разрыв отношений с президентом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Недели за две до отставки я с ней беседовал:
–– Таня, что вы делаете? Вы за месяц третий раз подряд записываете Березовского на прием к президенту. Недопустимо выделять бизнесменов друг перед другом. Пусть они либо ходят все вместе, либо имеют равное право на аудиенцию.
Таня же не разделяла причин моего беспокойства. Березовский считал себя особенным для семьи Ельцина человеком, и, видимо, эта убежденность уже насквозь пропитала Татьяну. Объяснять президентской дочке, что недопустимо лоббировать интересы сомнительного коммерсанта, было уже бесполезно.
–– Таня, я Березовского просто пристрелю, как крысу. Я ведь понимаю, кто вам голову забивает! -– однажды сорвался я.
Ее ответ меня поразил цинизмом:
–– Саша, я вас умоляю, делайте с ним что хотите, но только после выборов.
В предвыборном штабе Таню назначили независимым наблюдателем. Никто, правда, не понимал смысла этого словосочетания. Все знали, что дочь Ельцина полностью зависит от мнения Березовского и Чубайса, но непонятно, за кем она наблюдает.
Первое время Татьяна практически не вылезала из моего кабинета. Наш разговор начинался с ее восклицания:
–– Саша, я в этом "дурдоме" ничего не понимаю! Я верю только вам.
"Дурдомом" она весьма метко окрестила предвыборный штаб своего отца. С присущей мне откровенностью я комментировал события в "дурдоме" и давал оценки отдельным его "пациентам". Потом мои наблюдения оказывались в ушах Березовского.
В Службе безопасности госпожу Дьяченко прозвали "членом правительства". Ей выделили помещение в первом корпусе Кремля, те самые апартаменты, которые положены супруге президента России. Но Таня не постеснялась их занять и "работу" в Кремле воспринимала так же буднично и естественно, как трудовую деятельность в научном институте. Как-то она появилась в первом корпусе Кремля в модных брючках. Я не ханжа, но протокол есть протокол, и женщины обязаны ходить по историческим кремлевским коридорам в юбках определенной длины. Тане мое замечание про брюки и протокол не понравилось. Она вспыхнула, надула губки и ушла с обиженным видом. Но потом одевалась так, как подобает.
–– Видите, Саша, я учла ваше замечание, -– подчеркивала она.
Если бы она учла и другие мои замечания...
Постоянные беседы про "дурдом" в предвыборном штабе меня утомляли. Таня принимала участие во взрослом и ответственном мероприятии государственной важности, но воспринимала все события с подростковой доверчивостью, простотой обывателя и недовольством домработницы. Одни штабисты казались ей мальчишами-плохишами, другие -– прекрасными принцами. Как в сказке, которая вдруг стала явью.
Американские консультанты, которых пригласил Чубайс, относились, разумеется, к категории принцев заморских. После очередного совещания в штабе Таня сразу бежала к ним обсудить свежую информацию.
По рекомендации американских специалистов, например, Ельцин выступил перед избирателями в Ростове. Дело, конечно, не в том, что выступил, а в том, как. По сценарию Борис Николаевич должен был продемонстрировать публике молодой дух и сплясать что-нибудь для достоверности. Чувствовал он себя в этот день отвратительно. Уже в аэропорту выглядел смертельно усталым и был бледнее обычного. Но на концерт приехал. Перед выходом на сцену дочка добросовестно припудрила папу-президента:
–– Давай, папочка, ты должен...
Папа произнес краткую речь и попросил музыкальный ансамбль Жени Осина:
–– Сыграйте что-нибудь.
Заиграла зажигательная мелодия: "...Ялта, где ночами гитары не спят..." Борис Николаевич резво задергался, пытаясь изобразить что-то вроде шейка. Наина Иосифовна тоже начала "топтаться" в такт неподалеку от него. Танцевать шеф не умел никогда, но в этот момент никто из ближайшего окружения президента не мечтал о художественных изысках. Мы молились, чтобы кандидат не упал замертво на этой сцене, на глазах у пораженной ростовской публики.
Народ свистел, орал, некоторые зрители многозначительно крутили пальцем у виска. Но Таня приняла такую реакцию за высшее выражение восторга.
На стадионе собрались в основном подростки. А избиратели постарше смотрели прямую трансляцию концерта по местному телевидению. Ростовская область -– сельская, консервативная, и вид дергающегося президента ростовчан обескуражил. Это подтвердили потом опросы общественного мнения.
После танцев Таня бросилась целовать "плясуна":
–– Папочка, какой ты молодец, какой ты замечательный! Что ты сотворил!
Что он сотворил, показал первый тур голосования. В Ростовской области Ельцин набрал в два раза меньше голосов, чем Зюганов -– концерт сыграл роковую роль. Российский президент не должен так себя вести, как бы он не хотел повторить свое избрание. После концерта я сказал Татьяне:
–– Что ты делаешь с отцом?
Она возмутилась:
–– Саша, вы ничего не понимаете!
Вот тогда мне стало окончательно ясно: у власти не президент должен был остаться любой ценой, а его "обновленное" окружение. У Бориса Николаевича появились отнюдь не новые соратники, а поводыри. И именно роль поводырей Березовского и Чубайса устраивала больше всего. Таня же незаметно для себя освоила профессию суфлера. Она безошибочно доносила чужие мысли до президентских ушей. Иногда, проконсультировавшись с американскими спецами, передавала ему записочки с трогательным детским содержанием. К сожалению, я не сохранил ни одного из этих "манускриптов", но суть их всегда была одна: "Ты, папочка, молодец, так держать!"
Пока Таня не решалась сделать окончательный выбор между мной и другой командой, но свою лепту в разрыв наших отношений с Ельциным внесла ощутимую.
До выборов оставалось месяца три. Президент нервничал и чрезмерно "расслаблялся". После очередного "расслабления" Таня пришла ко мне в отчаянии:
–– Саша, надо что-то делать. Только вы можете повлиять на папу.
–– Почему только я? Собирайте семейный совет и скажите. Ты на него влияешь, как говорят, очень сильно. В конце концов, пусть Чубайс повлияет.
–– Саша, это должны сделать вы! Вы же его так любите.
В этот момент я почему-то вспомнил Шеннон, визит в Берлин, порванный из-за фашистов галстук...
–– Таня, если я тебе скажу, что не люблю Бориса Николаевича, то это будет слишком мягко сказано.
Ее веки дрогнули, и в сузившихся глазах мелькнул недобрый огонек. Она прошептала: "До свидания" -– и, пятясь назад, удалилась.
Уставившись в одну точку, я долго сидел в кресле. Меньше всего меня беспокоило, что дочка передаст недобрые, но откровенные слова папе. Я не боялся отставки, не пугал меня разрыв отношений с президентом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87