Он мог пойти на смерть, но не по причине же того, что между двумя общественными группами не был налажен нормальный обмен информацией. И кроме того, ладно, пусть его останки вращаются вокруг этого призрака солнца, но умирать от удушья? Извините!
«Пусть я умру, как мой отец, в бою, — подумал он, — в борьбе с чем-нибудь настоящим. Дайте мне оценить моего противника. Достойный ли это враг?»
Оценить!
У него вырвались слова клятвы. Вилер спросил, что он этим хотел сказать, но Руварац пропустил его вопрос мимо ушей. Губы пилота беззвучно шевелились, невидящие глаза были устремлены на звезды.
Затем он с треском включил тумблер мазера и пролаял:
— Хэллоу, «Шикари». Это я. Соедините меня с навигатором Шэ, и пусть он приготовится сделать некоторые серьезные расчеты.
Ждать было тяжелее всего. Командир Натан еще больше высох и поседел, пока тянулись часы ожидания. Тягучая тишина заполнила все отсеки корабля. Все члены экспедиции виновато поглядывали друг на друга и отводили глаза, стараясь чем-нибудь заняться, чтобы время шло побыстрее. Янис Фальконе сидела рядом с Маурой O'Кейси, но казалось, от всех остальных ее отделяла глубокая стена, сквозь которую не могли проникнуть ни слова, ни жесты.
Пот градом струился со склонившихся над приборами Шэ и его сотрудников. Но ни один телескоп не мог достать на таком расстоянии корабль-носитель, локаторы потеряли его и не могли засечь снова, то же самое можно было сказать о лазерном сканере. Корабль летел на Ахерон, и единственный свет, сопровождающий его, был огонь факела его ракетного двигателя.
На Ахерон, вниз, к сердцевине солнца, где давление достигало миллионов атмосфер, температура — миллионов градусов, где с атомов были сорваны электронные оболочки и ядра притягивались друг к другу с такой силой, что сливались, выделяя чудовищную энергию. И все это для людей было призрачным, неощущаемым, нереальным.
А реальность состояла в грохоте двигателей, дрожи переборок, варварских перегрузках, вызванных ускорением и притяжением массы, близкой к солнечной.
Можно представить себе Рувараца среди этого ада: глаза прикованы к приборам, пальцы впились в клавиатуру, пот стекает по коже, собственный вес стал невыносим. И все-таки он должен управлять кораблем, управлять с ювелирной точностью, используя рассчитанные для него векторы сдвига, сознавая, что данных для расчета мало, что все держится на теоретических выкладках и может оказаться ошибочным.
Можно представить себе: Вилер сидит в своем кресле, хрупкая конструкция провалилась, кости ученого трещат, сердце сдает. И неясно, то ли он потерял сознание, то ли мертв.
Можно представить себе: корабль, выбрасываемый факел пламени, лотом некоторое время движение по инерции, притягиваемый теневым солнцем, пока не приходит время сменить орбиту, и тогда Снова включаются двигатели.
Внутрь, к сердцу звезды, — и вокруг него с предельным ускорением, какое могли обеспечить двигатели и выдержать пилот.
Энергия массы реагирования носит не только кинетический характер, поскольку эта масса находится в определенном гравитационном поле, она имеет и потенциальную составляющую. Если бы корабль следовал нормальным курсом и снижался по спирали, потенциальная составляющая энергии не играла бы никакой роли. Кинетическая энергия была бы израсходована на то, чтобы выше поднять остаточную массу.
Падая, корабль попал на траекторию кометы, огибающую центр Ахерона. В Момент, когда направление его движения было изменено на противоположное и он устремился прочь от теневой звезды, было затрачено максимальное количество энергии. Дальнейшая траектория выводила его на расчетную орбиту. Массу реагирования корабль оставил на две гравитационные колодки.
Принцип прост. Сам Оберт впервые обнаружил его, когда космические полеты и снились-то лишь немногим. Обычно этот прием использовался при выполнении маневра выхода из окрестностей планет. Руварац сначала даже и не подумал о нем, как все пилоты, он старался держаться подальше от солнца. Солнце пожирает людей.
Ахерон вел себя иначе. Его свет был неощутим для человека. Но, конечно же, расчеты были непростыми. Корабль не должен был кружиться вокруг точечной массы, необходимо было пройти сквозь протяженный объект с переменной плотностью. Закон притяжения был иным, чем известный закон Ньютона, и о многих параметрах можно было только догадываться.
А на всех кораблях экспедиции люди ждали.
— Вот они! Я нашел их! — диким голосом завопил оператор радиолокационной установки. Его руки, словно самостоятельные живые существа, плясали на клавишах пульта. Данные, текли лавиной, в доли секунды они обрабатывались, и навигатору Шэ сообщалось о том, что происходило.
Из легких с шумом вырвалось дыхание.
— Им удалось, — сказал он. — Они развили скорость большую, чем вторая космическая, намного большую. — И он снова погрузился в расчеты. Когда он их закончил, ему было ясно, по какой орбите двигался корабль и с каким из аварийных кораблей ему лучше всего будет встретиться, когда он достаточно удалится от теневой звезды. По мазеру послали команды.
От Рувараца не было известий. Возможно, он был мертв. Даже современные средства, позволяющие адаптироваться к ускорению, не могли спасти при таких нагрузках. А может быть, повреждена система связи? В любом случае требовалось время для того, чтобы другой корабль мог с ним состыковаться. И снова люди должны были ждать, ждать и ждать.
Наконец в приемнике раздался треск.
— «Шикари», это Руварац. Кажется, я на вас наконец настроился. Вы хорошо меня слышите?
— Да… да… да! Как у вас дела?
Еще секунды ожидания, пока фотоны пересекли космос туда и обратно.
— Кажется, у нас все работает нормально.
— Акак Вилер?
— Пока не знаю. Я только что пришел в сознание, а он слабее меня. От него ни слуху, ни духу. Сейчас посмотрю. — Руварац со свистом выдохнул сквозь зубы. — Там звезды, — пробормотал он. — Эй, вселенная!
Через 24 часа Маура O'Кейси выписала его из корабельного лазарета. Приятно было чувствовать свой вес, «Шикари» выходил из зрны влияния Ахерона. Длительное свободное падение не просто наносит физический вред, кроме этого, потом приходится иметь дело с медициной, а это само по себе достаточно неприятно, думал пилот. Кроме того, как-то оскорбительно было то, что он не мог пользоваться своими собственными мускулами.
Теперь у него появилась такая возможность. O'Кейси не хотела, чтобы он приступил к выполнению обязанностей пилота, пока «Шикари» не выйдет на подходящую орбиту, разделится на отсеки, соединит их пятикилометровым-многожильным кабелем и начнет вращение.
Он усмехнулся.
— Что смешного? — спросила Янис. Она крепко держала его руку, пока они спускались по пустому коридору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
«Пусть я умру, как мой отец, в бою, — подумал он, — в борьбе с чем-нибудь настоящим. Дайте мне оценить моего противника. Достойный ли это враг?»
Оценить!
У него вырвались слова клятвы. Вилер спросил, что он этим хотел сказать, но Руварац пропустил его вопрос мимо ушей. Губы пилота беззвучно шевелились, невидящие глаза были устремлены на звезды.
Затем он с треском включил тумблер мазера и пролаял:
— Хэллоу, «Шикари». Это я. Соедините меня с навигатором Шэ, и пусть он приготовится сделать некоторые серьезные расчеты.
Ждать было тяжелее всего. Командир Натан еще больше высох и поседел, пока тянулись часы ожидания. Тягучая тишина заполнила все отсеки корабля. Все члены экспедиции виновато поглядывали друг на друга и отводили глаза, стараясь чем-нибудь заняться, чтобы время шло побыстрее. Янис Фальконе сидела рядом с Маурой O'Кейси, но казалось, от всех остальных ее отделяла глубокая стена, сквозь которую не могли проникнуть ни слова, ни жесты.
Пот градом струился со склонившихся над приборами Шэ и его сотрудников. Но ни один телескоп не мог достать на таком расстоянии корабль-носитель, локаторы потеряли его и не могли засечь снова, то же самое можно было сказать о лазерном сканере. Корабль летел на Ахерон, и единственный свет, сопровождающий его, был огонь факела его ракетного двигателя.
На Ахерон, вниз, к сердцевине солнца, где давление достигало миллионов атмосфер, температура — миллионов градусов, где с атомов были сорваны электронные оболочки и ядра притягивались друг к другу с такой силой, что сливались, выделяя чудовищную энергию. И все это для людей было призрачным, неощущаемым, нереальным.
А реальность состояла в грохоте двигателей, дрожи переборок, варварских перегрузках, вызванных ускорением и притяжением массы, близкой к солнечной.
Можно представить себе Рувараца среди этого ада: глаза прикованы к приборам, пальцы впились в клавиатуру, пот стекает по коже, собственный вес стал невыносим. И все-таки он должен управлять кораблем, управлять с ювелирной точностью, используя рассчитанные для него векторы сдвига, сознавая, что данных для расчета мало, что все держится на теоретических выкладках и может оказаться ошибочным.
Можно представить себе: Вилер сидит в своем кресле, хрупкая конструкция провалилась, кости ученого трещат, сердце сдает. И неясно, то ли он потерял сознание, то ли мертв.
Можно представить себе: корабль, выбрасываемый факел пламени, лотом некоторое время движение по инерции, притягиваемый теневым солнцем, пока не приходит время сменить орбиту, и тогда Снова включаются двигатели.
Внутрь, к сердцу звезды, — и вокруг него с предельным ускорением, какое могли обеспечить двигатели и выдержать пилот.
Энергия массы реагирования носит не только кинетический характер, поскольку эта масса находится в определенном гравитационном поле, она имеет и потенциальную составляющую. Если бы корабль следовал нормальным курсом и снижался по спирали, потенциальная составляющая энергии не играла бы никакой роли. Кинетическая энергия была бы израсходована на то, чтобы выше поднять остаточную массу.
Падая, корабль попал на траекторию кометы, огибающую центр Ахерона. В Момент, когда направление его движения было изменено на противоположное и он устремился прочь от теневой звезды, было затрачено максимальное количество энергии. Дальнейшая траектория выводила его на расчетную орбиту. Массу реагирования корабль оставил на две гравитационные колодки.
Принцип прост. Сам Оберт впервые обнаружил его, когда космические полеты и снились-то лишь немногим. Обычно этот прием использовался при выполнении маневра выхода из окрестностей планет. Руварац сначала даже и не подумал о нем, как все пилоты, он старался держаться подальше от солнца. Солнце пожирает людей.
Ахерон вел себя иначе. Его свет был неощутим для человека. Но, конечно же, расчеты были непростыми. Корабль не должен был кружиться вокруг точечной массы, необходимо было пройти сквозь протяженный объект с переменной плотностью. Закон притяжения был иным, чем известный закон Ньютона, и о многих параметрах можно было только догадываться.
А на всех кораблях экспедиции люди ждали.
— Вот они! Я нашел их! — диким голосом завопил оператор радиолокационной установки. Его руки, словно самостоятельные живые существа, плясали на клавишах пульта. Данные, текли лавиной, в доли секунды они обрабатывались, и навигатору Шэ сообщалось о том, что происходило.
Из легких с шумом вырвалось дыхание.
— Им удалось, — сказал он. — Они развили скорость большую, чем вторая космическая, намного большую. — И он снова погрузился в расчеты. Когда он их закончил, ему было ясно, по какой орбите двигался корабль и с каким из аварийных кораблей ему лучше всего будет встретиться, когда он достаточно удалится от теневой звезды. По мазеру послали команды.
От Рувараца не было известий. Возможно, он был мертв. Даже современные средства, позволяющие адаптироваться к ускорению, не могли спасти при таких нагрузках. А может быть, повреждена система связи? В любом случае требовалось время для того, чтобы другой корабль мог с ним состыковаться. И снова люди должны были ждать, ждать и ждать.
Наконец в приемнике раздался треск.
— «Шикари», это Руварац. Кажется, я на вас наконец настроился. Вы хорошо меня слышите?
— Да… да… да! Как у вас дела?
Еще секунды ожидания, пока фотоны пересекли космос туда и обратно.
— Кажется, у нас все работает нормально.
— Акак Вилер?
— Пока не знаю. Я только что пришел в сознание, а он слабее меня. От него ни слуху, ни духу. Сейчас посмотрю. — Руварац со свистом выдохнул сквозь зубы. — Там звезды, — пробормотал он. — Эй, вселенная!
Через 24 часа Маура O'Кейси выписала его из корабельного лазарета. Приятно было чувствовать свой вес, «Шикари» выходил из зрны влияния Ахерона. Длительное свободное падение не просто наносит физический вред, кроме этого, потом приходится иметь дело с медициной, а это само по себе достаточно неприятно, думал пилот. Кроме того, как-то оскорбительно было то, что он не мог пользоваться своими собственными мускулами.
Теперь у него появилась такая возможность. O'Кейси не хотела, чтобы он приступил к выполнению обязанностей пилота, пока «Шикари» не выйдет на подходящую орбиту, разделится на отсеки, соединит их пятикилометровым-многожильным кабелем и начнет вращение.
Он усмехнулся.
— Что смешного? — спросила Янис. Она крепко держала его руку, пока они спускались по пустому коридору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9