– Дитя мое, все дороги переполнены теми самыми людьми, которые хотели сделать тебе больно, а что касается твоей бабушки, то ты ее больше не увидишь, они задушили ее. Но ты видишь – убийца наказан, он мертв. Ну, полно, не плачь! Постарайся ответить на мои вопросы. Сколько тебе лет?
– Скоро тринадцать, – рыдая, ответила девчурка.
– В этом возрасте можно быть рассудительной. Успокойся же! Ну, а теперь скажи: не знаешь ли ты, где находится ферма «Божья слава»? Дошли ли туда неприятельские солдаты?
– Да, они туда дошли, но в них стали стрелять из ружей, и они отошли прочь. Вот тогда-то они и забрались сюда.
. – Ты уверена в этом? В таком случае, значит, Марсель все еще держится. Ну да, разумеется! Этот храбрец не так-то скоро сдаст свои позиции! У нас есть время дойти до наших и привести в безопасное место весь этот народ! – сказал Жан Соваж, быстро приняв решение.
Вернулся Матье с четырьмя большими ветками, переплетенными между собой.
– Вот вам и кресло! – весело сказал он.
Они положили Леклерка на эти импровизированные носилки, подняли его и пустились в путь, сопровождаемые мужем Марианны, который все еще оплакивал свою жену, и маленькой Агатой, которая плелась сзади, время от времени вытирая глаза уголком своего передника.
Поддерживая несчастного крестьянина, который все еще не мог окончательно оправиться от удушения, Жан Соваж еще раз буркнул голосом, в котором дрожали и угроза, и скорбь:
– Боже! Что за война!
X
Догнав свой маленький отряд, Жан Соваж сдал Леклерка и Агату под охрану мужа Марианны, который был вооружен пистолетом и саблей, а затем отдал распоряжение поспешно направиться к ферме «Божья слава».
Краткий рассказ Матье о жестокостях в поселке возбудил крестьян. Всем стало ясно, что остается только одно – истребить «освободителей» или же безмолвно покориться их преступному способу ведения войны. Все поклялись отомстить за мертвых и защищать живых.
Вскоре отряд прибыл на ферму, не встретив неприятеля.
Она была хорошо защищена. Марсель нарубил деревьев и забаррикадировал обе дороги, ведшие ко входам. Деревянный мост через маленький ручей был разрушен. Все окна были заложены тюфяками и подушками. Посреди двора стояли огромные телеги, наполненные сеном и соломой, которые служили траншеями для часовых-крестьян, вооруженных ружьями. Человек тридцать служащих фермы, возчики, пастухи, прислуга, к которым присоединились еще крестьяне из окрестных деревень, составили небольшой гарнизон, которым командовал Марсель при деятельном участии своей жены.
Ренэ, одетая в полумужской охотничий костюм, прохаживалась взад и вперед с ружьем, наблюдая за укреплением и поддерживая мужество защитников. Когда один из импровизированных ратников вежливо ответил на ее вопрос: «Да, мадам Марсель!», она поспешно заметила ему:
– Называйте меня Красавчик Сержант! Так звали меня в республиканской армии, когда вся Франция, как теперь, была взбудоражена. Я снова принимаю это прозвище и, будь уверен, голубчик, буду нести его с такой же честью, хотя с тех пор я стала старше на двадцать лет!
Марсель, как бывший лекарь, подумал и о том, чтобы устроить амбулаторию: для этой цели в зале нижнего этажа было поставлено несколько кроватей и принесена солома. На столе были приготовлены медицинские инструменты, белье, вода, корпия и несколько склянок, – словом, все необходимое для оказания скорой помощи.
Марсель с радостью встретил подкрепление, доставленное ему Жаном Соважем, так как ^теперь ферма «Божья слава», вооруженная и защищенная такими силами, могла противостоять любому, даже солидному отряду врагов. Ее оружия и силы сопротивления было достаточно, чтобы привести в смятение и задержать движение союзников, а тем временем подоспеет Наполеон и освободит страну.
Марсель объяснил Жану Соважу расположение войск. Он сообщил ему, что 17 марта Наполеон покинул Реймс со своей гвардией и направился к Арси и Фер-Шампенуазу.
– Неприятель не посмеет двинуться к столице, – прибавил он. – Император, вероятно, не хочет вступать в бой в настоящее время и стремится соединиться со своим северным отрядом. Тогда он окажется ближе к воротам Берлина, чем Блюхер и Александр к заставам Парижа. Мы обязаны помочь ему достичь северных позиций, задерживая неприятельские обозы, захватывая разведчиков и различными тревогами.
– Я понимаю, это должна быть партизанская война, – энергично заметил Жан Соваж. – Ах, я желал бы видеть врагов уже здесь, на расстоянии ружейного выстрела!
– Тебе не придется долго ждать, товарищ! Слышишь этот пронзительный крик, которым обыкновенно пастухи созывают овец, когда замечают волка за соседним лесом? Это наш караул бьет тревогу, значит, враг недалеко. Итак, к оружию, мой друг! Ты будешь защищать главную часть здания фермы, выходящую на дорогу, я же расположусь в овчарнях, откуда в моем распоряжении будет вся равнина. Ты знаешь приказ: стрелять не ранее как неприятель приблизится на расстояние ружейного выстрела. Мы – осажденные и должны беречь боевые запасы.
Дав Жану инструкции, Марсель направился к низкой тяжелой двери, находившейся в глубине, отодвинул засов и открыл ее. Эта дверь вела в какой-то погреб с несколькими ходами, терявшимися в темноте: оттуда подымался тяжелый, едкий запах.
– Что это за подвал? – спросил Жан.
– Старинная монастырская пещера. Там, наверное, лежат останки древних монахов, распространяя запах. Этот мрачный, молчаливый склеп скоро, быть может, озарится пламенем и загрохочет.
Жан Соваж заметил, как Марсель размотал длинный фитиль и один конец его прикрепил к темному предмету, находившемуся на одной из ступенек лестницы, ведущей в глубину склепа. Подойдя ближе, он различил бочку.
– Тут порох? – спросил он.
– Да, – ответил Марсель спокойным тоном, заканчивая прикреплять фитиль и пропуская другой конец его под дверь, которую тотчас же закрыл. – Добрые монахи, которые покоятся гам уже несколько столетий, дождутся, пожалуй, воскрешения из мертвых, какого они никак не предвидели в своих молитвах!
– Ты, значит, предполагаешь превратить убежище «Божья слава» в долину Иосафата?
– Тише! – сказал Марсель. – Не нужно пугать наших мальчиков. Но если враги проникнут сюда, они найдут верную смерть среди обломков. Все узнают, что Марсель скорее готов был взлететь на воздух, чем сдаться, и это послужит хорошим примером, товарищ! Видишь ли, случается, что страной завладевают, несмотря на храбрость ее защитников. Сдают крепости, открывают ворота городов, сдают арсеналы; однако защищаются до последней крайности, сражается не только войско, но и весь народ. И когда каждый куст представляет собой редут, когда каждый дом является крепостью, неприятельская армия начинает колебаться, а генералы приходят в смущение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46