О, ему неведом страх! Мы стояли рядом, а секционеры открыли дьявольский огонь, – промолвил Баррас как бы в сторону.
– Он добр, – заметила Жозефина, – ему хочется заменить отца осиротевшим детям Александра Богарнэ и мне – мужа.
– Это весьма похвально. Но любите ли вы его?
– Я буду откровенна с вами, Баррас. Нет, я не люблю его. Я не чувствую к нему отвращения, но не могу сказать, чтобы он и нравился мне. Относительно его я нахожусь в состоянии прохлады, которая не предвещает хорошего. Люди набожные – ведь вам известно, что на Мартинике, моей родине, сильно развита набожность, – так вот люди набожные считают такое состояние самым опасным для души.
– Но вопрос касается и тела, когда заходит речь о браке.
– Любовь есть также культ, Баррас! Она требует веры… человеку нужны советы, поучения, чтобы верить, проникнуться усердием. Вот почему пришла я посоветоваться с вами. Решаться на что-нибудь самой всегда казалось непосильным для моей беззаботной натуры. Всю жизнь я находила более удобным подчиняться чужой воле.
– Значит, я должен приказать вам выйти за генерала?
– Посоветуйте только мне это. Я восхищаюсь храбростью Бонапарта. Тринадцатого вандемьера он спас общество. Это человек высшего полета, – промолвила Жозефина. – Я ценю обширность его познаний по всем отраслям, которая дает ему возможность здраво судить обо всем, ценю живость его ума, благодаря которой он схватывает на лету чужую мысль раньше, чем ее успеют выразить; но меня, признаюсь, пугает то, что Бонапарт, по-видимому, стремится подчинить своей власти все окружающее.
– У него в самом деле повелительный взор! При нашей первой встрече, – серьезно заметил Баррас, – я был крайне удивлен его наружностью. Предо мной стоял мужчина ниже среднего роста и чрезвычайной худобы. Его можно было принять за аскета, бежавшего из пустынного уединения. Волосы, подстриженные на особый манер, заложенные за уши, ниспадали у него по плечам… О, это не щеголь из среды нашей золотой молодежи! На нем был фрак прямого покроя, застегнутый доверху, с узенькой каемкой золотого шитья, а на шляпе – трехцветное перо. С первого взгляда он показался мне некрасивым, но характерные черты, живой, пытливый взор, быстрота и резкость жестов обнаруживали пылкую душу; широкий, нахмуренный лоб обличал в нем глубокого мыслителя. Его речь была отрывиста; он выражается не совсем правильно. Но если Бонапарт не гонится за правильностью языка, зато ежеминутно находит великое… Это настоящий мужчина, Жозефина, человек цельный, доблестный, который, может быть, завтра сделается героем! Если он сватается к вам, берите его. Вот мой дружеский совет.
– Значит, вы предлагаете мне выйти за него?
– Да… и со временем вы его полюбите.
– Вам так кажется? Я немного побаиваюсь генерала…
– Не вы одна! Все мои сотоварищи опасаются его. Карно, террорист, кровопийца, сообщник Робеспьера, ненавидит Бонапарта, потому что завидует ему и боится его. Но ведь он любит вас, как вы сказали мне?
– Он страстно влюблен в меня, но, Баррас, – ведь между друзьями можно говорить откровенно! – пережив первую молодость, могу ли я надеяться сохранить надолго эту пылкую любовь, которая у генерала походит на припадок бреда?
– Не беспокойтесь о будущем.
– А вдруг после свадьбы он разлюбит меня? Не придет ли тогда ему в голову вымещать на мне свое малодушие, свою податливость? Пожалуй, он раскается в своем увлечении и затаит в сердце горечь разочарования. Не пожалеет ли он впоследствии, что не составил более блестящей партии, не женился на женщине моложе меня годами? Что отвечу я ему тогда? Какой найду выход? Я буду плакать. Не лучше ли заблаговременно избежать этих слез?
– Зачем рисовать себе заранее мрачные картины? Мы навлекаем на себя лишнее горе, страдая заранее от воображаемых бедствий! Бонапарту написано на роду сделаться счастливцем. Скажите, вы суеверны? Так вот, извольте видеть, генерал говорил мне, что у него есть счастливая звезда и что он верит в нее.
. – Когда я жила на острове Мартинике, то одна негритянка, занимавшаяся колдовством и удивительно верными предсказаниями будущего, напророчила мне, что я со временем надену королевскую корону. Мне что-то не верится, чтобы Бонапарт сделался королем, а я разделила с ним трон.
– Вы можете разделить с ним славу, которая увенчает главнокомандующего прекраснейшей армией республики.
– Что хотите вы сказать этим? – спросила удивленная Жозефина, припоминая только что происходившую перебранку Барраса с Карно из-за генерала Бонапарта.
– Я хочу сказать, что вы будете счастливейшей из женщин, как теперь вы прелестнейшая царица красоты в нашей республике, если выйдете за Бонапарта. А в виде свадебного подарка я, ваш старинный друг, благодарный сверх того и генералу, под моим начальством так славно расстреливавшему мятежников, положу вам в корзинку чудесную вещицу – назначение вашего мужа главнокомандующим итальянской армией! Однако гости, должно быть, уже удивляются моему отсутствию на празднике, – сказал Баррас, наслаждаясь смущением Жозефины, – берите меня под руку и вернемся в салоны. Я хочу первым поздравить Бонапарта с предстоящей женитьбой и его новым назначением!
И, увлекая вдову Богарнэ, пораженную предписанным ей решением и неоценимой милостью, которую всемогущий директор оказал ее будущему супругу, Баррас величаво вступил в парадные комнаты, залитые огнями, пестревшие цветами и женскими туалетами, под руку со своей бывшей любовницей, которой предстояло отныне называться госпожой Бонапарт.
XXV
23 февраля 1796 года Бонапарт был назначен главнокомандующим итальянской армией. Карно присоединился к мнению Барраса, один Рьюбель противился этому назначению, но дело обошлось без его согласия.
9 марта, то есть несколько дней спустя, была отпразднована свадьба генерала и вдовы Богарнэ.
Надо думать, что их брак совершился раньше.
Весь этот период жизни Бонапарта был сплошной любовной горячкой. Он буквально обожал свою Жозефину, молился на нее, падал перед нею на колени как самый пламенный поклонник перед святыней. Он осыпал ее ласками, душил в объятиях, кидался к ней и уносил ее, как зверь свою добычу, в разоренный альков. Подобно варвару при грабеже, набрасывался он на воздушные покровы, которыми Жозефина, в память тропических вечеров, люби;а окутывать свои прелести. Наполеон срывал, раздирал, распарывал, превращал в клочья все, что служило помехой для его трепетных рук, для его жадных уст. Вся крайность исключительной натуры сказывалась в этом завладевании, жестоком, как кавалерийская атака. Он любил и брал женщину в первый раз в жизни или около того, и накопившиеся в нем запасы страсти прорывались наружу подобно потоку, опрокидывали все преграды подобно реке, которую долго сдерживали и для которой наконец открыли плотину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Он добр, – заметила Жозефина, – ему хочется заменить отца осиротевшим детям Александра Богарнэ и мне – мужа.
– Это весьма похвально. Но любите ли вы его?
– Я буду откровенна с вами, Баррас. Нет, я не люблю его. Я не чувствую к нему отвращения, но не могу сказать, чтобы он и нравился мне. Относительно его я нахожусь в состоянии прохлады, которая не предвещает хорошего. Люди набожные – ведь вам известно, что на Мартинике, моей родине, сильно развита набожность, – так вот люди набожные считают такое состояние самым опасным для души.
– Но вопрос касается и тела, когда заходит речь о браке.
– Любовь есть также культ, Баррас! Она требует веры… человеку нужны советы, поучения, чтобы верить, проникнуться усердием. Вот почему пришла я посоветоваться с вами. Решаться на что-нибудь самой всегда казалось непосильным для моей беззаботной натуры. Всю жизнь я находила более удобным подчиняться чужой воле.
– Значит, я должен приказать вам выйти за генерала?
– Посоветуйте только мне это. Я восхищаюсь храбростью Бонапарта. Тринадцатого вандемьера он спас общество. Это человек высшего полета, – промолвила Жозефина. – Я ценю обширность его познаний по всем отраслям, которая дает ему возможность здраво судить обо всем, ценю живость его ума, благодаря которой он схватывает на лету чужую мысль раньше, чем ее успеют выразить; но меня, признаюсь, пугает то, что Бонапарт, по-видимому, стремится подчинить своей власти все окружающее.
– У него в самом деле повелительный взор! При нашей первой встрече, – серьезно заметил Баррас, – я был крайне удивлен его наружностью. Предо мной стоял мужчина ниже среднего роста и чрезвычайной худобы. Его можно было принять за аскета, бежавшего из пустынного уединения. Волосы, подстриженные на особый манер, заложенные за уши, ниспадали у него по плечам… О, это не щеголь из среды нашей золотой молодежи! На нем был фрак прямого покроя, застегнутый доверху, с узенькой каемкой золотого шитья, а на шляпе – трехцветное перо. С первого взгляда он показался мне некрасивым, но характерные черты, живой, пытливый взор, быстрота и резкость жестов обнаруживали пылкую душу; широкий, нахмуренный лоб обличал в нем глубокого мыслителя. Его речь была отрывиста; он выражается не совсем правильно. Но если Бонапарт не гонится за правильностью языка, зато ежеминутно находит великое… Это настоящий мужчина, Жозефина, человек цельный, доблестный, который, может быть, завтра сделается героем! Если он сватается к вам, берите его. Вот мой дружеский совет.
– Значит, вы предлагаете мне выйти за него?
– Да… и со временем вы его полюбите.
– Вам так кажется? Я немного побаиваюсь генерала…
– Не вы одна! Все мои сотоварищи опасаются его. Карно, террорист, кровопийца, сообщник Робеспьера, ненавидит Бонапарта, потому что завидует ему и боится его. Но ведь он любит вас, как вы сказали мне?
– Он страстно влюблен в меня, но, Баррас, – ведь между друзьями можно говорить откровенно! – пережив первую молодость, могу ли я надеяться сохранить надолго эту пылкую любовь, которая у генерала походит на припадок бреда?
– Не беспокойтесь о будущем.
– А вдруг после свадьбы он разлюбит меня? Не придет ли тогда ему в голову вымещать на мне свое малодушие, свою податливость? Пожалуй, он раскается в своем увлечении и затаит в сердце горечь разочарования. Не пожалеет ли он впоследствии, что не составил более блестящей партии, не женился на женщине моложе меня годами? Что отвечу я ему тогда? Какой найду выход? Я буду плакать. Не лучше ли заблаговременно избежать этих слез?
– Зачем рисовать себе заранее мрачные картины? Мы навлекаем на себя лишнее горе, страдая заранее от воображаемых бедствий! Бонапарту написано на роду сделаться счастливцем. Скажите, вы суеверны? Так вот, извольте видеть, генерал говорил мне, что у него есть счастливая звезда и что он верит в нее.
. – Когда я жила на острове Мартинике, то одна негритянка, занимавшаяся колдовством и удивительно верными предсказаниями будущего, напророчила мне, что я со временем надену королевскую корону. Мне что-то не верится, чтобы Бонапарт сделался королем, а я разделила с ним трон.
– Вы можете разделить с ним славу, которая увенчает главнокомандующего прекраснейшей армией республики.
– Что хотите вы сказать этим? – спросила удивленная Жозефина, припоминая только что происходившую перебранку Барраса с Карно из-за генерала Бонапарта.
– Я хочу сказать, что вы будете счастливейшей из женщин, как теперь вы прелестнейшая царица красоты в нашей республике, если выйдете за Бонапарта. А в виде свадебного подарка я, ваш старинный друг, благодарный сверх того и генералу, под моим начальством так славно расстреливавшему мятежников, положу вам в корзинку чудесную вещицу – назначение вашего мужа главнокомандующим итальянской армией! Однако гости, должно быть, уже удивляются моему отсутствию на празднике, – сказал Баррас, наслаждаясь смущением Жозефины, – берите меня под руку и вернемся в салоны. Я хочу первым поздравить Бонапарта с предстоящей женитьбой и его новым назначением!
И, увлекая вдову Богарнэ, пораженную предписанным ей решением и неоценимой милостью, которую всемогущий директор оказал ее будущему супругу, Баррас величаво вступил в парадные комнаты, залитые огнями, пестревшие цветами и женскими туалетами, под руку со своей бывшей любовницей, которой предстояло отныне называться госпожой Бонапарт.
XXV
23 февраля 1796 года Бонапарт был назначен главнокомандующим итальянской армией. Карно присоединился к мнению Барраса, один Рьюбель противился этому назначению, но дело обошлось без его согласия.
9 марта, то есть несколько дней спустя, была отпразднована свадьба генерала и вдовы Богарнэ.
Надо думать, что их брак совершился раньше.
Весь этот период жизни Бонапарта был сплошной любовной горячкой. Он буквально обожал свою Жозефину, молился на нее, падал перед нею на колени как самый пламенный поклонник перед святыней. Он осыпал ее ласками, душил в объятиях, кидался к ней и уносил ее, как зверь свою добычу, в разоренный альков. Подобно варвару при грабеже, набрасывался он на воздушные покровы, которыми Жозефина, в память тропических вечеров, люби;а окутывать свои прелести. Наполеон срывал, раздирал, распарывал, превращал в клочья все, что служило помехой для его трепетных рук, для его жадных уст. Вся крайность исключительной натуры сказывалась в этом завладевании, жестоком, как кавалерийская атака. Он любил и брал женщину в первый раз в жизни или около того, и накопившиеся в нем запасы страсти прорывались наружу подобно потоку, опрокидывали все преграды подобно реке, которую долго сдерживали и для которой наконец открыли плотину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41