Князь доказывал, что восемнадцать тысяч в кавалерии в одной только коронной армии – решительно чрезмерное число. «Какие же у нас останутся средства на пехоту? – говорил он. – Одна конница еще войска не делает, но и с большой и отличной конницей победы не одержишь. Она от пехоты и артиллерии зависит, и, только когда те свое действие окажут, кавалерия учинит остальное. Если наша страна, решившись на непомерное умножение конного воинства, о пехоте меньше будет заботиться, то никогда и не добьется такой армии, которая бы с соседними равняться могла. И посему недостаточный для защиты страны и сугубо дорогой оный род войск через резкое увеличение свое, как предлагается, может стать много пагубным. Ведь мы же беспременно будем требовать от офицеров, дабы те дисциплину в этом войске блюли и никоих провинностей не дозволяли, а как же они за сим уследят, когда, увеличивая эскадрон с тридцати до ста пятидесяти седел, мы никакого офицера не добавляем? Какой большой беспорядок может в стране учиниться при столь большом и резком наборе, когда среди пополнения будет не одно товарищество, но и рядовые, и много другого люда, что за войском для услуги товариществу следует. Никак нельзя поручиться, что столь многочисленная свора не будет творить разные бесчинства, коих слишком малое число офицеров предотвратить не сможет… Объявить набор в несколько тысяч дворян столь быстрым образом – сие то же, что объявить всеобщее ополчение. Но всеобщее ополчение никогда армией не называлось, и на таких основах армии создать нельзя».
Речь князя-подскарбия была смелой, прогрессивной и глубоко справедливой. Опровергнуть его аргументы по существу вопроса было не так-то легко. Но в этом отменном выступлении князь совершил одну непростительную ошибку. Говоря о народной кавалерии, он употребил по отношению к ней оскорбительное слово «свора». Клика Браницкого великолепно использовала эту промашку.
Защитники проекта не полемизировали с князем по существу дела, а уцепились за эту неудачную «свору». Слово это проходило во всех последующих выступлениях и перекатывалось по галереям сейма. «Князь-подскарбий оскорбляет мелкую шляхту!» – с возмущением восклицали с депутатских скамей, а галерея вторила речам депутатов аплодисментами, свистом и оглушительным гамом.
Деловую защиту проекта взял на себя сам автор. Но что значило скромное, деловитое выступление князя Станислава по сравнению с великолепным театральным представлением, которое устроил перед палатой и галереей Браницкий! К братьям шляхтичам обращался простак-магнат, режущий правду-матку, равный говорил с равными. В польском костюме, левая рука на эфесе сабли, лихо подбоченившись правой, гетман метал громы, взывая к братьям шляхтичам. «Я взываю к польскому духу. Эта кавалерия из нас самих состоять будет. Как одни из нас не пожалеют денег на войско, так и другие не пожалеют крови своей… По опыту своему знаю, понеже бывал в воинских кампаниях: одно дело, когда у тебя солдат, по тактике выученный, хоть и бывалый он на войне человек, а половина боевого духа в нем уже побита, и только палкой можно гнать его вперед. А в народной кавалерии довольно, чтобы брат брату крикнул: „Давай, пан Павел! Навались, пан Михал!“ – и все разом в огонь пойдут!»
Против подобных аргументов шляхетская палата была бессильна. Речь князя-подскарбия была справедливой и прогрессивной, но верх взял демагог и реакционер Браницкий. Князь проиграл по всем статьям. Пострадал не только вопрос о народной кавалерии, но и он сам лично. Смертельный враг Понятовских постарался, чтобы шляхта вспомнила о нанесенной ей обиде. Гордого претендента на корону вынудили к постыдной самокритике. Перед сеймом и галеркой он вынужден был объяснить, что, произнося «свора», имел в виду «не шляхту», которую уважает, а «прислужников низкого сословия». Но и это не помогло. Роковая «свора» прилипла к князю надолго. До сих пор шляхта его просто не любила. Теперь за одно это слово его повсеместно возненавидели. Больше, чем короля, который довел страну до раздела, больше, чем примаса, которого считали символом всяческих несправедливостей.
Ничем уже не сдерживаемая шляхетская ненависть вылилась в площадной сатире:
Пусть хоть черти с… в кашу –
Не позорь ты шляхту нашу,
Преть Телок и важен с виду –
Не дадим себя в обиду.
Кастелян Езерский только осмеял князя Станислава. Браницкий был человеком того же склада, что Езерский, но куда сильнее. Его удар навсегда выбивал из игры.
После скандала в сейме князь от нервного возбуждения заболел горячкой – трясовицей. Лежал он два месяца под заботливым надзором врача-секретаря Люстра, потом уехал на поправку в имение. В сейм он вернулся только осенью. Встретили его ироничные взгляды и еле скрываемые усмешки. За спиной его слышались слова:
Пусть Телок и важен с виду –
Не дадим себя в обиду.
Как сеймовый деятель князь Станислав скончался. Но «молодой Телок» – человек твердый и упрямый. Несмотря на непрестанное улюлюканье, несмотря на невыносимую атмосферу, окружающую каждое его выступление, он остается в сейме еще всю осень и зиму 1789 года. И этот последний период наилучшим образом характеризует смелость, последовательность и ум князя. Все его выступления этого периода можно назвать мудрыми, дальновидными и продиктованными истинными интересами государства. Один только у них недостаток: они противостоят мнению взбудораженного демагогами большинства сейма.
26 октября 1789 года, когда сейм лихорадочно отыскивает новые источники средств на содержание армии, ктото сгоряча вносит проект особого гербового налога с каждой бычьей и коровьей шкуры. Князь выступает против проекта и указывает на его недостатки: «Нам придется входить в подробности, поднимать протоколы, учет импортации и экспортации, пошлинные книги, вникать в ведение фабрик и т. д. Чтобы селянин с плохой шкурой принужден был ездить в податное ведомство…» Но предостережения «умничающего постника» глохнут в оглушительных воплях, и проект принимается. Спустя месяц после введения нового налога вся Варшава завалена грудами зловонных шкур. Торговля мясом застопорилась. Городу грозит зараза. А армии от этого ни малейшей пользы.
30 ноября 1789 года сейм рассматривает проект воинского набора. Князь Станислав вносит дополнение, «чтобы блюлись меры, дабы отданный в армию рекрут надлежащим образом сохранялся в целости и после конца службы вновь владельцам оного возвращался». Князь считает это дополнение необходимым «как для соблюдения человечности, так и для убережения армии от работ и прочих услуг, коими отягощают солдат офицеры армии его величества».
1 декабря 1789 года князь-подскарбий вносит предложение о введении одинаковых налогов как в Литве, так и в Короне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51