Хромой склоняется над ним, оборачивается, приседает. Венява обхватывает его шею. Хромой встает, и Коралл видит беспомощные ноги, свисающие за спиной сержанта, как гири; он не может оторвать взгляда от ступней в голубых носках с большими дырами, в которых видна желтая кожа.
– Пан поручик, – Коралл с трудом подавляет рыдания.
Но вместо ответа раздается резкий смех. Только теперь Коралл замечает, что солдат у окна одет в серо-зеленый мундир вермахта, с орлом и серебряными ромбами; в руке он держит парабеллум, смеется, нажимает на спуск; огонь вспыхивает над дулом.
– Ах, так! – кричит Коралл, хватается за руку, и тут же боль пронзает его.
Коралл подскочил: от света и боли он не понимает, что с ним происходит; спустя какое-то время он обнаруживает, что стиснул ладонью раненую руку. Он разжимает пальцы и смотрит, как свежая кровь просачивается через тряпки и расползается по ржавым подтекам бледно-розовым пятном. Неожиданно, придя в себя, он чувствует, что кто-то глядит на него. Он поворачивается, хватаясь за пистолет.
– Брось! – раздается в можжевельнике. – Брось эту железку!
У Коралла перед глазами – пыльные сапоги, серые бриджи, порванные на одном колене, между клочьями просвечивает стертая до крови кожа; с плеча свисает дулом вниз короткий кавалерийский карабин; лицо дылды светится капельками пота, на щеках у склеившихся бакенбард темнеют грязные пятна.
– Куда это в одиночку? Милостыню собирать?
Коралл пожимает плечами, засовывает пистолет за ремень.
– А ну, Голубь, присмотрись-ка к нему хорошенько. Не узнаешь?
Их еще двое; один с длинноствольной винтовкой французского образца, тоже по-партизански спущенной с плеча, в солдатском летнем мундире, широко распахнутом на груди, его голова прикрыта носовым платком, два завязанных конца рожками торчат на лбу.
– Присмотрись-ка к нему…
Второй, невысокий, без винтовки, только на животе оттопыривается черный пиджак – пистолет или граната.
– Пожалуй, это не он, – говорит тот, в платке, продолжая рассматривать Коралла. – А впрочем…
– Кто это он?… – спрашивает Коралл.
– А я подозреваю, – говорит высокий, в бриджах, как бы не слыша Коралла, – припомни-ка, Голубь, такой же френч, а?
– За кого вы меня принимаете? – раздраженно говорит Коралл. – Я…
– Ого, – высокий широко раскрывает глаза, – набрасываешься, а еще не знаешь, о ком идет речь.
– Это не он, тот был, пожалуй, выше, – замечает Голубь, – впрочем, кто его знает, может, и он…
– Отвяжитесь от него, – вмешивается низенький, переступая с ноги на ногу; на нем рваные, серые от пыли парусиновые туфли, – тот, не тот, ничего не поделаешь, зачем тратить время?
– Нет, – обрывает высокий; он как-то сник, на лице его проступила усталость. – Это не он.
Высокий стянул с плеча карабин и сел в тени напротив Коралла.
– Из какого отряда?
– А вы?
– Мы?
– Откуда вы?
– Нас расколошматили сегодня ночью, – говорит высокий мрачно, словно размышляя.
– Вам бы только посидеть, – низенький беспокойно завертелся. – Ребята, чего время тратить…
– Жарко… – скулит тот, что в платке; он дышит тяжело, как насос, его тело блестит от пота, кусок татуировки, какой-то полосатый удав высовывает хвост из-под рубашки. Коралл вспоминает Априлюса: «Жизнь моя печальна».
– За кого вы меня приняли? Дылда устало смотрит на него.
– Черт возьми, Голубь, ты чуть было не ошибся, а?
– Я же сразу сказал, надо присмотреться, прежде чем…
Глаза у высокого закрываются, лицо становится неподвижным, видно, как он борется со сном.
– Ищем тут одного, – говорит он сонным голосом, – но не тебя, не тебя…
– Ребята, чего тратить время. – Низенький вырастает между ними. – Длинный, не засыпай, смотри, Голубь, он снова носом клюет… – Он трясет Длинного за плечо.
– Перестань, ну чего тебе? – У Длинного беспомощно болтается голова, он сонно улыбается. – Ну чего тебе, Богун, перестань… – Однако он приходит в себя и внимательно глядит на Коралла. – Вас когда расколошматили?
– Вчера был бой. Но отряд не разбит. Мы пробились…
– Вы здесь засели? В этом лесу? Коралл качает головой.
– Понятно, только ты один заблудился…
– Я ранен.
– В руку?
– В руку, ты же видишь.
– Слышите, ребята? – Маленький Богун замер с поднятой рукой.
За лесом коротко, отрывисто громыхает.
– Семидесятипятимиллиметровым, танки, – отмечает Голубь; в руке у него колода карт. – Перекинемся разок, уважаемые?
– Давай. – Длинный протягивает руку.
– Чего время терять, – бурчит Богун, садясь на мох возле Длинного.
– Сдавать? – спрашивает его Голубь.
– Поехали… – Длинный отбрасывает две мелких карты и засаленного пикового туза.
– Еще? – спрашивает Голубь.
– Себе…
«Что я здесь делаю? – думает Коралл. – Мне же надо идти». Он представляет себе, как он встанет, скажет: «Ну, привет, держитесь, ребята», – войдет в это пекло, повернется и зашагает… В какую сторону? Куда идти? Я же могу еще посидеть тут, побыть с ними…
– Вы не видали какого-нибудь ручья поблизости?
– Какой там ручей, – говорит Длинный. – Жарища, как в Африке.
– Ходишь? – нетерпеливо спрашивает Голубь.
– Дазай.
– Сыграешь? – Голубь сует под нос Кораллу пропахшую потом колоду с серой, полустершейся рубашкой.
– Сыграю, – торопливо соглашается Коралл. Ему достается трефовая десятка.
– На что играем?
– Сперва мы играли на патроны,. – объясняет Голубь, – а теперь их у нас нет, и мы играем на честное слово.
– На честное слово… – ехидно усмехается Длинный. – А ты только что карту подменил.
– Вот я и говорю, – невозмутимо растолковывает Голубь, – играем на честное слово…
Коралл прикупает бубнового туза – очко.
– Довольно, – произносит он.
Голубь со всего размаха бросает четыре фигуры, у него шестнадцать очков, он держит над головой еще одну карту.
– Смотри, – вмешивается Длинный, – опять на честное слово играешь.
– Ну, знаете… – возмущается Коралл.
Голубь похлопывает картой по ляжке.
– У меня очко, – вырывается у Коралла.
– Опять промазал, – стонет Голубь.
– Палят, – бормочет Богун. Он щуплый, одет во все черное, его кудлатая голова на худой шее то и дело настороженно поворачивается в сторону, где над горизонтом друг за другом подскакивают, лопаясь, пузыри грохота.
– Кому-то жару поддают, – замечает Голубь.
«Может, это по нашим, – думает Коралл. – В том же направлении. Они пошли на юг…» Сквозь взрывы пробивается металлический лязг и скрежет.
– Сколько тебе дать карт?
Коралл протягивает руку, прислушиваясь к клокотанию, проникающему в глубь леса. «На дороге», – мелькает тревожная мысль.
– Ну, сдавать? – спрашивает Голубь.
Очередь взрывов сливается в лавину, глухую, но такую плотную, что она совершенно заглушает шум моторов.
– Длинный опять задремал, – замечает Богун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
– Пан поручик, – Коралл с трудом подавляет рыдания.
Но вместо ответа раздается резкий смех. Только теперь Коралл замечает, что солдат у окна одет в серо-зеленый мундир вермахта, с орлом и серебряными ромбами; в руке он держит парабеллум, смеется, нажимает на спуск; огонь вспыхивает над дулом.
– Ах, так! – кричит Коралл, хватается за руку, и тут же боль пронзает его.
Коралл подскочил: от света и боли он не понимает, что с ним происходит; спустя какое-то время он обнаруживает, что стиснул ладонью раненую руку. Он разжимает пальцы и смотрит, как свежая кровь просачивается через тряпки и расползается по ржавым подтекам бледно-розовым пятном. Неожиданно, придя в себя, он чувствует, что кто-то глядит на него. Он поворачивается, хватаясь за пистолет.
– Брось! – раздается в можжевельнике. – Брось эту железку!
У Коралла перед глазами – пыльные сапоги, серые бриджи, порванные на одном колене, между клочьями просвечивает стертая до крови кожа; с плеча свисает дулом вниз короткий кавалерийский карабин; лицо дылды светится капельками пота, на щеках у склеившихся бакенбард темнеют грязные пятна.
– Куда это в одиночку? Милостыню собирать?
Коралл пожимает плечами, засовывает пистолет за ремень.
– А ну, Голубь, присмотрись-ка к нему хорошенько. Не узнаешь?
Их еще двое; один с длинноствольной винтовкой французского образца, тоже по-партизански спущенной с плеча, в солдатском летнем мундире, широко распахнутом на груди, его голова прикрыта носовым платком, два завязанных конца рожками торчат на лбу.
– Присмотрись-ка к нему…
Второй, невысокий, без винтовки, только на животе оттопыривается черный пиджак – пистолет или граната.
– Пожалуй, это не он, – говорит тот, в платке, продолжая рассматривать Коралла. – А впрочем…
– Кто это он?… – спрашивает Коралл.
– А я подозреваю, – говорит высокий, в бриджах, как бы не слыша Коралла, – припомни-ка, Голубь, такой же френч, а?
– За кого вы меня принимаете? – раздраженно говорит Коралл. – Я…
– Ого, – высокий широко раскрывает глаза, – набрасываешься, а еще не знаешь, о ком идет речь.
– Это не он, тот был, пожалуй, выше, – замечает Голубь, – впрочем, кто его знает, может, и он…
– Отвяжитесь от него, – вмешивается низенький, переступая с ноги на ногу; на нем рваные, серые от пыли парусиновые туфли, – тот, не тот, ничего не поделаешь, зачем тратить время?
– Нет, – обрывает высокий; он как-то сник, на лице его проступила усталость. – Это не он.
Высокий стянул с плеча карабин и сел в тени напротив Коралла.
– Из какого отряда?
– А вы?
– Мы?
– Откуда вы?
– Нас расколошматили сегодня ночью, – говорит высокий мрачно, словно размышляя.
– Вам бы только посидеть, – низенький беспокойно завертелся. – Ребята, чего время тратить…
– Жарко… – скулит тот, что в платке; он дышит тяжело, как насос, его тело блестит от пота, кусок татуировки, какой-то полосатый удав высовывает хвост из-под рубашки. Коралл вспоминает Априлюса: «Жизнь моя печальна».
– За кого вы меня приняли? Дылда устало смотрит на него.
– Черт возьми, Голубь, ты чуть было не ошибся, а?
– Я же сразу сказал, надо присмотреться, прежде чем…
Глаза у высокого закрываются, лицо становится неподвижным, видно, как он борется со сном.
– Ищем тут одного, – говорит он сонным голосом, – но не тебя, не тебя…
– Ребята, чего тратить время. – Низенький вырастает между ними. – Длинный, не засыпай, смотри, Голубь, он снова носом клюет… – Он трясет Длинного за плечо.
– Перестань, ну чего тебе? – У Длинного беспомощно болтается голова, он сонно улыбается. – Ну чего тебе, Богун, перестань… – Однако он приходит в себя и внимательно глядит на Коралла. – Вас когда расколошматили?
– Вчера был бой. Но отряд не разбит. Мы пробились…
– Вы здесь засели? В этом лесу? Коралл качает головой.
– Понятно, только ты один заблудился…
– Я ранен.
– В руку?
– В руку, ты же видишь.
– Слышите, ребята? – Маленький Богун замер с поднятой рукой.
За лесом коротко, отрывисто громыхает.
– Семидесятипятимиллиметровым, танки, – отмечает Голубь; в руке у него колода карт. – Перекинемся разок, уважаемые?
– Давай. – Длинный протягивает руку.
– Чего время терять, – бурчит Богун, садясь на мох возле Длинного.
– Сдавать? – спрашивает его Голубь.
– Поехали… – Длинный отбрасывает две мелких карты и засаленного пикового туза.
– Еще? – спрашивает Голубь.
– Себе…
«Что я здесь делаю? – думает Коралл. – Мне же надо идти». Он представляет себе, как он встанет, скажет: «Ну, привет, держитесь, ребята», – войдет в это пекло, повернется и зашагает… В какую сторону? Куда идти? Я же могу еще посидеть тут, побыть с ними…
– Вы не видали какого-нибудь ручья поблизости?
– Какой там ручей, – говорит Длинный. – Жарища, как в Африке.
– Ходишь? – нетерпеливо спрашивает Голубь.
– Дазай.
– Сыграешь? – Голубь сует под нос Кораллу пропахшую потом колоду с серой, полустершейся рубашкой.
– Сыграю, – торопливо соглашается Коралл. Ему достается трефовая десятка.
– На что играем?
– Сперва мы играли на патроны,. – объясняет Голубь, – а теперь их у нас нет, и мы играем на честное слово.
– На честное слово… – ехидно усмехается Длинный. – А ты только что карту подменил.
– Вот я и говорю, – невозмутимо растолковывает Голубь, – играем на честное слово…
Коралл прикупает бубнового туза – очко.
– Довольно, – произносит он.
Голубь со всего размаха бросает четыре фигуры, у него шестнадцать очков, он держит над головой еще одну карту.
– Смотри, – вмешивается Длинный, – опять на честное слово играешь.
– Ну, знаете… – возмущается Коралл.
Голубь похлопывает картой по ляжке.
– У меня очко, – вырывается у Коралла.
– Опять промазал, – стонет Голубь.
– Палят, – бормочет Богун. Он щуплый, одет во все черное, его кудлатая голова на худой шее то и дело настороженно поворачивается в сторону, где над горизонтом друг за другом подскакивают, лопаясь, пузыри грохота.
– Кому-то жару поддают, – замечает Голубь.
«Может, это по нашим, – думает Коралл. – В том же направлении. Они пошли на юг…» Сквозь взрывы пробивается металлический лязг и скрежет.
– Сколько тебе дать карт?
Коралл протягивает руку, прислушиваясь к клокотанию, проникающему в глубь леса. «На дороге», – мелькает тревожная мысль.
– Ну, сдавать? – спрашивает Голубь.
Очередь взрывов сливается в лавину, глухую, но такую плотную, что она совершенно заглушает шум моторов.
– Длинный опять задремал, – замечает Богун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21