насей раз посторонним шумом с улицы.
КузьмаЕгорович привстал, приник к окну.
-- Народ обретает права, -- пояснил Никитаназидательно.
Зазуммерилавнутренняя связь. Равиль вскочил, послушал:
-- Фургон с продуктами не пропускают. Пикетчики сраные!
-- Только по-французски! -- произнеславстревоженная Жюли, как бы заклиная праздничную атмосферу вернуться.
-- Постой! -- остановил КузьмаЕгорович Равиля. -- Сам выйду. -- И посетовал: -- Вот народ! Только заграницей и уважают!
-- А зачем нам еще продукты? -- спросиланаломаном русском Жюли вдогонку мужчинам.
-- Про запас, -- пояснил Никита. -- Наслучай осады.
Заворотами, возле вахты, в сумятице метели, волновался не пикет, ацелый небольшой митинг. Лозунги типа: КРОПАЧЕВ, УЙДИ ПО-ХОРОШЕМУ!, ДАЕШЬ СОЦИАЛЬНУЮ СПРАВЕДЛИВОСТЬ!, КПСС -- РЯД ГЛУХИХ СОГЛАСНЫХ! и аналогичные, которых много можно набрать из архивов рубежадевяностых, колыхались над толпою, облепившей большой грузовик-фургон с красными надписями АВАРИЙНАЯ набортах. Народ волновался, барабанил кулаками и древками плакатов по стенам фургона.
-- Разойдись! -- безуспешно пыталась охранарасчистить дорогу грузовику. -Пропустите аварийную!
-- Знаем мы ваши аварийные! -- кричали из пикета. -- Кто ж это КРАСНАЯ ИКРА напишет?!
-- Отдай продукт, Кузьма! Дети голодают!
-- Добром отдай!
КузьмаЕгорович в шутовском своем белом смокинге, в короткой внакидку дошке явился напороге-ступенечке вахты.
-- Товарищи! -- прокричал. -- Товарищи!
Толпакак-то вдруг пересталашевелиться, притихла.
-- Заткнись! -- шипел один насоседа.
-- Гляди, гляди, Сам вышел, -- комментировал другой с уважением.
-- Тамбовский волкю -- только отдельные возгласы из прежних пыжились вырваться насвободу, но, неуместные в напряженной тишине, гасли, недоговоренные, недокрикнутые.
-- Товарищи! -- сказал КузьмаЕгорович спокойнее, почувствовав, что его слушают. -- В резиденции прогнили трубы. Водопровод заливает подвал. Это же, -- кивнул навеликолепный особняк прошлого, если не позапрошлого, века, -народное достояние. Ваше!
-- Ежели наше -- чего ж т тут живешь? -- спросил кто-то ехидный, и репликапрозвучалауже не так неуместно.
-- Вы хотите, чтобы дело рук ваших дедов, ваших прадедов погибло ни загрош?!
-- Заботливый какой, -- понеслось в ответ.
-- Вот и отдай дедово!
Толпауже почувствовала, что нормального, искреннего разговоране будет, и зашумела, загалделапо-прежнему:
-- Хватит наё..вать!
-- Фургон открывай!
-- Показывай водопроводчиков!
-- Товарищи! -- пытался перекрыть КузьмаЕгорович галдеж. -- У нас же правовое государство!
-- Прав до х.. -- жрать нечего! -- выкрикнул из толпы басю
Равиль стоял позади, поигрывая ятаганом. Вероникас крыльцаналадилась снимать происходящее, но Жюли, заметив, бросилась, как орлицаназащиту птенца. Завязалась нешуточная борьба, победительницей из которой вышлавсе-таки мать. Завладев аппаратом, вскрылаего, вырвалапленку.
-- Ему и так тяжело! -- сказала. -- Шлюхавонючая.
-- Это я шлюха?! -- изумилась Вероника. -- Я?!
Висящий назаборе пикетчик орал тем временем:
-- Неделя до Нового Года, ау них елкагорит!
-- И гусь настоле! -- добавил прилипший к щели другой.
-- С яблоками? -- поинтересовался из толпы кто-то веселый.
-- Масонам продались.
-- Рождество празднуют.
-- Католическое!
-- Товарищи, товарищи! -- все пытался унять КузьмаЕгорович вой, но, кажется, только подливал в огонь масла. -- Мне что, спецназ вызвать? Сами же провоцируете.
-- Ага! Мы и виноватые!
-- Всех не перевешаешь! -- отвечали ему.
-- Открывай фургон, Кузьма! Показывай трубы!
Толпаволновалась уже сильнее критического: вот-вот, чувствовалось, начнет ломать и крушить. Мент в будке вытащил пистолет, снял с предохранителя.
-- А! -- сказал вдруг КузьмаЕгорович и жестом, каким бросают настойку в кабаке последний рубль или -- по национальным преданиям -- бросали купцы под ноги цыганке последние десять тысяч, швырнул шубейку. -- Ну-ка, Равиль, быстренько! Отворяй фургоню
Равиль спрятал ятаган в ножны и пошел к машине. Вновь притихшая толпауважительно даваладорогу. Никитанаблюдал серьезно, приподняв Веронику; тавтихую перезаряжалааппарат.
Равиль сорвал пломбу. Ключиком, висевшим нашее, отпер замок. КузьмаЕгорович и сам уже был тут как тут, помогал, отодвигал тяжелые металлические шпингалеты. Народ смотрел завсем этим с некоторой боязливой оторопью.
Мент спрятал пистолет в кобуру. Напорожек-крыльцо подтянулась Жюли. КузьмаЕгорович, едвадвери фургонараспахнулись, ловким пируэтом взлетел внутрь и тут же появился со свиным окороком в руке:
-- Ну! налетай, ребята! угощаю! -- и протянул копченую ногу в толпу, которая испуганно отступила, образовав перед фургоном пустой полукруг.
Вилась, посвистываламетель.
-- Ну, кто смелый?!
Смелых не оказалось.
КузьмаЕгорович размахнулся окороком как спортивным снарядом и метнул его прямо в толпу:
-- Кушайте наздоровье!
-- Виртуоз! -- шепнулаНиките восхищенная Вероника.
КузьмаЕгорович то скрывался в недрах, то появлялся в проеме и швырял в толпу связки колбас и гирлянды сосисок, огромные рыбины и баночки с икрою, бутылки коньяку и шампанскогою Народ постепенно приходил в себя, подтягивался к фургону. Вот кто-то понахальнее залез к Кузьме Егоровичу -- помогать, вот еще одиню КузьмаЕгорович оценил, что дело пойдет и без него, выпрыгнул наружу.
Толпасильно поредела. Плакатиков видно не было. Однатень, другая, третья -- сквозь снежную пелену -- мелькали с ношами под мышками.
КузьмаЕгорович взошел накрыльцо.
-- А ну, ребята! -- сказал. -- У кого есть время -- заходи! Отметим Христовое Рождество, -- и обнял Жюли эдаким чисто российским манером (вспыхнул вероникин блиц). -- Принимай гостей, хозяюшка!
Но желающих не нашлось. Или, может, просто со временем у них у всех было туго: последние пикетчики, нагрузившись, чем осталось, покидали поле боя, оставляя по себе истоптанный снег, пустой фургон даваляющиеся наземле гневные плакаты, заметаемые метельюю
Милиционер, достававший давечапистолет, обратился к Равилю, который провожал взглядом остаточные молекулы разгневанного народа:
-- Товарищ майор, можно уйти пораньше? Мне позвонили: в двадцать часов, ровно, женасынародила. Тоже в милицию парень пойдетю
Нестарая женщина(хоть и в штатском, аявно военная) и аналогичный молодой человек мыли накухне посуду. Двое других парней, доубирающие разоренный пиром стол, попутно успевали перехватить то рюмочку, то кусочек провизии.
КузьмаЕгорович в пижаме шел полутемным коридором. Перед поворотом воровато огляделся и шагнул к двери, из-под которой выбивалась полоскасвета, чуть приоткрыл: Жюли лежалав постели, по складам разбирая передовицу ЫПравдыы.
КузьмаЕгорович скользнул в комнату и накинул изнутри крючок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
КузьмаЕгорович привстал, приник к окну.
-- Народ обретает права, -- пояснил Никитаназидательно.
Зазуммерилавнутренняя связь. Равиль вскочил, послушал:
-- Фургон с продуктами не пропускают. Пикетчики сраные!
-- Только по-французски! -- произнеславстревоженная Жюли, как бы заклиная праздничную атмосферу вернуться.
-- Постой! -- остановил КузьмаЕгорович Равиля. -- Сам выйду. -- И посетовал: -- Вот народ! Только заграницей и уважают!
-- А зачем нам еще продукты? -- спросиланаломаном русском Жюли вдогонку мужчинам.
-- Про запас, -- пояснил Никита. -- Наслучай осады.
Заворотами, возле вахты, в сумятице метели, волновался не пикет, ацелый небольшой митинг. Лозунги типа: КРОПАЧЕВ, УЙДИ ПО-ХОРОШЕМУ!, ДАЕШЬ СОЦИАЛЬНУЮ СПРАВЕДЛИВОСТЬ!, КПСС -- РЯД ГЛУХИХ СОГЛАСНЫХ! и аналогичные, которых много можно набрать из архивов рубежадевяностых, колыхались над толпою, облепившей большой грузовик-фургон с красными надписями АВАРИЙНАЯ набортах. Народ волновался, барабанил кулаками и древками плакатов по стенам фургона.
-- Разойдись! -- безуспешно пыталась охранарасчистить дорогу грузовику. -Пропустите аварийную!
-- Знаем мы ваши аварийные! -- кричали из пикета. -- Кто ж это КРАСНАЯ ИКРА напишет?!
-- Отдай продукт, Кузьма! Дети голодают!
-- Добром отдай!
КузьмаЕгорович в шутовском своем белом смокинге, в короткой внакидку дошке явился напороге-ступенечке вахты.
-- Товарищи! -- прокричал. -- Товарищи!
Толпакак-то вдруг пересталашевелиться, притихла.
-- Заткнись! -- шипел один насоседа.
-- Гляди, гляди, Сам вышел, -- комментировал другой с уважением.
-- Тамбовский волкю -- только отдельные возгласы из прежних пыжились вырваться насвободу, но, неуместные в напряженной тишине, гасли, недоговоренные, недокрикнутые.
-- Товарищи! -- сказал КузьмаЕгорович спокойнее, почувствовав, что его слушают. -- В резиденции прогнили трубы. Водопровод заливает подвал. Это же, -- кивнул навеликолепный особняк прошлого, если не позапрошлого, века, -народное достояние. Ваше!
-- Ежели наше -- чего ж т тут живешь? -- спросил кто-то ехидный, и репликапрозвучалауже не так неуместно.
-- Вы хотите, чтобы дело рук ваших дедов, ваших прадедов погибло ни загрош?!
-- Заботливый какой, -- понеслось в ответ.
-- Вот и отдай дедово!
Толпауже почувствовала, что нормального, искреннего разговоране будет, и зашумела, загалделапо-прежнему:
-- Хватит наё..вать!
-- Фургон открывай!
-- Показывай водопроводчиков!
-- Товарищи! -- пытался перекрыть КузьмаЕгорович галдеж. -- У нас же правовое государство!
-- Прав до х.. -- жрать нечего! -- выкрикнул из толпы басю
Равиль стоял позади, поигрывая ятаганом. Вероникас крыльцаналадилась снимать происходящее, но Жюли, заметив, бросилась, как орлицаназащиту птенца. Завязалась нешуточная борьба, победительницей из которой вышлавсе-таки мать. Завладев аппаратом, вскрылаего, вырвалапленку.
-- Ему и так тяжело! -- сказала. -- Шлюхавонючая.
-- Это я шлюха?! -- изумилась Вероника. -- Я?!
Висящий назаборе пикетчик орал тем временем:
-- Неделя до Нового Года, ау них елкагорит!
-- И гусь настоле! -- добавил прилипший к щели другой.
-- С яблоками? -- поинтересовался из толпы кто-то веселый.
-- Масонам продались.
-- Рождество празднуют.
-- Католическое!
-- Товарищи, товарищи! -- все пытался унять КузьмаЕгорович вой, но, кажется, только подливал в огонь масла. -- Мне что, спецназ вызвать? Сами же провоцируете.
-- Ага! Мы и виноватые!
-- Всех не перевешаешь! -- отвечали ему.
-- Открывай фургон, Кузьма! Показывай трубы!
Толпаволновалась уже сильнее критического: вот-вот, чувствовалось, начнет ломать и крушить. Мент в будке вытащил пистолет, снял с предохранителя.
-- А! -- сказал вдруг КузьмаЕгорович и жестом, каким бросают настойку в кабаке последний рубль или -- по национальным преданиям -- бросали купцы под ноги цыганке последние десять тысяч, швырнул шубейку. -- Ну-ка, Равиль, быстренько! Отворяй фургоню
Равиль спрятал ятаган в ножны и пошел к машине. Вновь притихшая толпауважительно даваладорогу. Никитанаблюдал серьезно, приподняв Веронику; тавтихую перезаряжалааппарат.
Равиль сорвал пломбу. Ключиком, висевшим нашее, отпер замок. КузьмаЕгорович и сам уже был тут как тут, помогал, отодвигал тяжелые металлические шпингалеты. Народ смотрел завсем этим с некоторой боязливой оторопью.
Мент спрятал пистолет в кобуру. Напорожек-крыльцо подтянулась Жюли. КузьмаЕгорович, едвадвери фургонараспахнулись, ловким пируэтом взлетел внутрь и тут же появился со свиным окороком в руке:
-- Ну! налетай, ребята! угощаю! -- и протянул копченую ногу в толпу, которая испуганно отступила, образовав перед фургоном пустой полукруг.
Вилась, посвистываламетель.
-- Ну, кто смелый?!
Смелых не оказалось.
КузьмаЕгорович размахнулся окороком как спортивным снарядом и метнул его прямо в толпу:
-- Кушайте наздоровье!
-- Виртуоз! -- шепнулаНиките восхищенная Вероника.
КузьмаЕгорович то скрывался в недрах, то появлялся в проеме и швырял в толпу связки колбас и гирлянды сосисок, огромные рыбины и баночки с икрою, бутылки коньяку и шампанскогою Народ постепенно приходил в себя, подтягивался к фургону. Вот кто-то понахальнее залез к Кузьме Егоровичу -- помогать, вот еще одиню КузьмаЕгорович оценил, что дело пойдет и без него, выпрыгнул наружу.
Толпасильно поредела. Плакатиков видно не было. Однатень, другая, третья -- сквозь снежную пелену -- мелькали с ношами под мышками.
КузьмаЕгорович взошел накрыльцо.
-- А ну, ребята! -- сказал. -- У кого есть время -- заходи! Отметим Христовое Рождество, -- и обнял Жюли эдаким чисто российским манером (вспыхнул вероникин блиц). -- Принимай гостей, хозяюшка!
Но желающих не нашлось. Или, может, просто со временем у них у всех было туго: последние пикетчики, нагрузившись, чем осталось, покидали поле боя, оставляя по себе истоптанный снег, пустой фургон даваляющиеся наземле гневные плакаты, заметаемые метельюю
Милиционер, достававший давечапистолет, обратился к Равилю, который провожал взглядом остаточные молекулы разгневанного народа:
-- Товарищ майор, можно уйти пораньше? Мне позвонили: в двадцать часов, ровно, женасынародила. Тоже в милицию парень пойдетю
Нестарая женщина(хоть и в штатском, аявно военная) и аналогичный молодой человек мыли накухне посуду. Двое других парней, доубирающие разоренный пиром стол, попутно успевали перехватить то рюмочку, то кусочек провизии.
КузьмаЕгорович в пижаме шел полутемным коридором. Перед поворотом воровато огляделся и шагнул к двери, из-под которой выбивалась полоскасвета, чуть приоткрыл: Жюли лежалав постели, по складам разбирая передовицу ЫПравдыы.
КузьмаЕгорович скользнул в комнату и накинул изнутри крючок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12